– Чего сказать хотел, Данила Богданович? Торопись, мне не след с парнем незнакомым подолгу стоять.

Данилка оробел, но понял, что его час, и сказал шепотом, сделав еще шаг поближе к девушке:

– Выходи за меня замуж, вовек не пожалеешь.

Вера улыбнулась, он видел это даже в сумерках.

– Да как же я могу тебе хоть что сказать, если знать совсем не знаю, и кто ты, и откуда, и что за душой? Спрошу у тяти, если разрешит, буду с тобой на людях встречаться. А замуж мне не к спеху, года не ушли, да и женихов табун. – Вера говорила это скорей от девичьей гордости, чтобы не больно зазнавался, что вышла к нему. – Все, пошла я.

Данилка улыбнулся такому воспоминанию, задернул занавески, зажег лампу, достал книгу по маслоделию, купил в городе у старого мастера. Всю от корки до корки прочитал, целую тетрадку записал, теперь начал чертежи рисовать, как и что сделать, какие машины прикупить. Не просто молоканку, какую видел в соседней деревне Чирочки, а маслоделательный заводик надо строить, кирпичный, чтобы век стоял, и кирпич надо свой лепить, так дешевле. Сепаратор, маслобойка, пресс – все следно найти хорошего качества, тогда и масло будет цену иметь. А ледник, а добрые кони, а дрожки с утепленным ящиком для переброски масла в город. Дел много, одной пашней и подворьем прожить, конечно, можно, но ему широты хотелось, виделась жизнь в достатке, семья большая, жена – красавица, и чтобы люди приезжали в дом умные, которых послушать приятно и полезно. Дом. Да, дом придется строить после заводика, а то любопытных много, поинтересуются, откуда средства. И может начаться… Оборони Бог! Прочь мысли дурные, они не доведут до добра.

* * *

Хлеб убирать подошла пора, Данила нанял двух мужиков и трех баб, за неделю все выкосили, в снопы связали и в сарай свезли на берегу озера, купил его Данила еще весной. Из уездного Ишима машину молотильную притащили четверкой лошадей, в сарае установили, мастер сам запустил и первые снопы обмолотил. Посмотреть на невидаль съехались мужики. Конечно, в четыре руки надо крутить машину, но это не цепами махать, а зерно какое сыплется – хоть сейчас на мельницу.

– Данила Богданович, сколько запросишь, если работницу твою на мое гумно перетащить?

– Верно, определись с ценой, мы прикинем.

Данилка уже готов был к такому разговору:

– Из десятой доли соглашусь, думайте, но все работники ваши, а мой только надзор. Обучу толкового мужичка, вот и будет смотреть.

Крестьяне отошли в сторону, пошептались, один вернулся к хозяину:

– Мы согласны, только работники твои, а харчи наши.

Данилка улыбки с лица не спускал, так и ответил почти радостно:

– Из десятой доли соглашусь, я же сказал, а дважды повторять не люблю, но пришлось. Надумаете – знаете, где найти, скажете.

– Упрямый, сволочь, хоть и молодой, – один выругался, подходя к лошадям. – Деньжищи, знамо, вывалил он за эту молотилку, что нам и не грезились. А где напахал, он что, с приисков к нам явился?

– Да како наше дело? Ты бы язык-то поприжал, а то, не ровен час, отскочит. У него и фамиль знатная, Атаманов, одному Богу известно, что на душе.

Мужики пороптали, но уже к вечеру привезли Данилке список, кому за кем молотить и сколько примерно у кого хлеба ожидается.

Через пару недель, уже ближе к октябрю, молотилку перетащили на гумно Павла Тагильцева, Верочкиного отца, Данилка сам приехал установить и опробовать. Хозяин крутился тут же, заискивающе заглядывал в глаза:

– Данила Богданович, ты своему скажи, чтоб поаккуратней, у меня пашеничка отменная от других, я семена в Шадринске брал, хлеб из нее пышный и не старится пятидневку.