Ну, хоть кто-нибудь должен хотеть! Но для этого этот кто-нибудь должен узнать. Вон, как у этого дурачка от сабли глаза разгорелись! Засопел! Дурачок!

Я же обещал, кроме двух эпизодов ещё и сказку. Был «там, у одного» секрет, важный секрет. Обладатель важного секрета – важный человек. Но секрет. Никто не знает, что он знает нечто очень важное. Невыносимо. Распирает. Идёт на берег реки и шепчет тростнику. Сказка. А, вот и история. Настоящая. Не моя. В печати было:

Зорге рассказывал. Ему нужны были секреты японского командования. Секреты можно выпытывать, подслушивать, воровать, покупать, но проще всего, чтобы тебе их рассказали просто так. Зорге познакомился с японским принцем и, усердно позанимавшись в библиотеках историей Японии, стал рассказывать принцу, как складывались отношения Японии и Германии в конце 19-го и начале 20-го веков. В чём были цели, причины. Глубокие познания собеседника области, которая очень интересовала принца. А принц не знал. Ему бы пойти в такую же библиотеку. У него же вагон референтов. Но в очередном разговоре принцу важно не это. Важнее всего для принца показать, что он – принц – знает значительно больше, чем этот немец! А что он знает такое, чего не знает этот умный Зорге, так понимающий то, что было вчера? А не знает он, что происходит сегодня. У принца это есть. Очень ценное есть. Только почти никто не догадывается, какой осведомлённый этот принц, и какова эта ценность! «Подумаешь! Красуются знаниями о вчерашнем. А, вот, я им расскажу!»

Ещё пример: Священник – сама скромность и честность – красуется перед телекамерой в дорогущих часах.

Или представьте, что я очень крупный чиновник, и у меня есть дворец. Дворец, правда, записан не на меня, а на какого-то там «некто». Все и думают, что это нектин дворец. Но дворец-то мой. Дворец один из лучших в мире! И мой! Но никто не знает. Только я и этот «некто». Невыносимо. Этот некто приглашает меня на новоселье. По сравнению со мной этот некто просто никто, не по чину ему такие гости. Это-то все знают, а про дворец никто! Вот я и еду, и фотографируюсь на балконе. Зачем?! Слухи! Скандал! Но никак не удержаться.

Вот, рассказал я вам о каких-то, может быть, не совсем обычных встречах, о каких-то не очень надёжных догадках. А для чего? Такого, что у меня есть, у Вас полно. Но, раз Вы это храните, раз Вы это не выбрасываете, то это для Вас какая-то ценность. Моё, значит, тоже ценность имеет. Не то, что у этих, которым надо было в ценности своих сокровищ себя же ещё и убеждать. Подтверждений от нас ждали. Чтобы завидовали.

Я иногда вдруг задумываюсь, а, что, если бы я, выйдя, от подпольного миллионера, рассказал бы мальчишкам о том, что я узнал, а они и не подозревали, как бы у них глаза разгорелись! Как бы они на меня глядели! Даже Вовка Пахомов! Вот я Вам рассказывал, и Вы уже пятую страницу подряд слушаете. Приятно!

Но, разве может это сравниться с тем, что было бы тогда, тогда – среди мальчишек во дворе?! Эх …

Из письма сестры:

Как ты прекрасно пишешь! Я помню толстую Екатерину Наумовну, хоть и не помню ее мужа… И Игната помню, и столик с лавками во дворе, где Игнат сидел залитый кровью, после того как подрался с сыном…

Про драку я только слыхал. Сестре было лет 5, или 6, (раз она сама во дворе гуляла). Значит, мне было 15, или 16, и мир уже вышел из дворовых границ

Ты только раздуваешь

 Ты только раздуваешь пламя,

 Когда сердито губы дуешь

 И смотришь хмурыми глазами

 На голову мою седую.

 Напрасны строгие слова

 И укоризны, и насмешка.

 Под пеплом здесь не голова,