Сейчас у меня взрослого возникли бы подозрения, не из пластмассы ли ножны, не стекляшки ли украшают и их, и рукоятку. – У мальчика сомнений не было. И он был прав. – Приблизительно года через два на последней странице газеты Правда сообщалось: «Вчера к очереди, стоявшей у трапа в ожидании посадки на самолёт рейса на Москву в аэропорту Ташкента, подъехали две чёрных Волги, и вышедшие из них сотрудники предложили гражданину (фамилию не помню) открыть его чемодан. Когда чемодан открыли, очередь была поражена. Чемодан был плотно набит купюрами высшего достоинства. Гражданин такой-то арестован.» Это и был мой сосед с шашкой за диваном.

– Нравится? – Тихо спросил он.

– Да! – Прошептал я.

– Ну, давай. Хватит.

Шашка была завёрнута и опущена за диван.

– Смотри! Никому не говори! – сказал он, отпирая дверь.

Я молча утвердительно кивнул.

Мне теперь и самому непонятно, почему я не рассказал об этом маме и папе, не сообщил учительнице в школе, или председателю Совета отряда, Почему не написал «кому следует», да, мало ли!

Мне ещё менее понятно, почему я не проболтался во дворе мальчишкам, ну, хотя бы из хвастовства, или «просто так». Мне не было ещё и девяти. Я стал развлекать этой историей знакомых, когда шёл уже шестой десяток. (В скобках: я имени моего «фехтовальщика» не называю не из осторожности. Забыл я, как его звали. Жена – помню – Екатерина Наумовна. Наверно бабушка её имя часто при мне произносила. А его не помню. Еврейская фамилия.)

Но это – пустяки! Почему это сделал он?! Вот вопрос! Ведь не совсем же без головы! Вон, чемодан купюрами набил.

Я думаю, что догадываюсь. Я ещё и второй похожий случай знаю. Приблизительно из того же времени. Первые два-три года после войны. Праздновали день рождения. Застолье. Жена, взрослая дочь. Маленькая, но наибольшая из двух комнатёнка, в которых они и жили втроём, в большой коммунальной квартире на несколько семей. Гостей – человек двенадцать родственников, некоторые с детьми. Даже тесно. Когда дали чай, именинник, офицер орденоносец в отставке, потерявший на войне ногу, вдруг и говорит: «А вы обратили внимание на то, чем чай помешиваете?» Не знаю, как другие, но один из младших гостей очень даже обратил. Очень уж черпала сияли, а черенки посверкивали. (А Вы знали, что эти части так называются?) Вопросительные взгляды гостей, а именинник продолжает: «Это ложечки Екатерины Второй.»

Чем занимался и кем работал владелец ложечек, предания до меня не донесли, а фехтовальщик, прославленный на всю страну в центральной прессе, заведовал аптечным складом в одной из московских больниц. Заработок – раза в два с половиной меньше, чем у моего папы, да и мамы. (Инженеры).

Оба обладателя музейных редкостей жили в общих квартирах, жёны их готовили на общих кухнях. Имея богатства, позволявшие им купить себе по дворцу, («улучшить жилищные условия»), они и их жёны и дети, впрочем, у моего фехтовальщика детей не было, дожидались своей очереди в туалет. Говорили потом уже, что Екатерина Наумовна часто стряпала у себя в комнате на керосинке, Соседи догадывались, что там было что-то более вкусное и дорогое, чем у них, у соседей. Да и запахи. И посуду в комнате не помыть. Но считалось, что тёте Кате из-за комплекции стоять у плиты трудно.

Маскировались, конспирировались. А при детях пробалтывались. Очень опасно – но невозможно удержаться. Как же! У них нет, а у меня есть. Хмм, у меня есть, но никто не знает. Они не знают, так им и не нужно. Получается, что я старался, рисковал (очень серьёзно страшно рисковал), теперь у меня есть, а оказывается, то, что у меня есть, им не нужно. Никому не нужно! Раз никому не нужно, зачем это мне?!