Взгляд то и дело фиксируется на том месте, где раньше стоял прозекторский стол. Я чувствую металл, холодящий заднюю поверхность бедер, и его горячую руку на груди.

Делаю воду максимально холодной и вливаю пару капель хлорного отбеливателя. Я не могу восстановить теперь в памяти его запах без хлорки. Не знаю, почему так. Медленно погружаюсь в воду. Мышцы каменеют, тело сопротивляется, но, вцепившись пальцами в бортики, я засовываю себя в воду.

Что-то во мне отмерло после того, как его не стало. Мне больно. Эту боль не описать словами. Она рвется из груди, сокрушая ребра. И становится немного лучше, только когда я мучаю свое тело.

Иногда так больно, что лучше уж пусть страдает плоть. Он был прав.

Наша встреча была фатальной. Её мог пережить только один. Я лежу в ванне, в которой он омывал их. Я представляю себя на месте одной из них. Если бы было так, Митчелл пережил бы эту встречу, а я - нет. И всем было бы лучше. Митчелл бы продолжил жить, а я бы умерла счастливая. Ему не пришлось бы меня оплакивать просто потому, что я так и не стала бы особенной.

Я закрываю глаза и запускаю пока еще теплые пальцы под воду. Представляю, что это его рука касается меня.

Доверься мне.

Всегда доверяла. Ты часть меня. Делаю судорожный глубокий вдох и ускоряю движения. Вода уже не кажется ледяной, и я сильнее сжимаю бедра, ощущая его губы на шее. Делаю всё так, как делал Митчелл, и в какой-то момент мне начинает казаться, что мы снова вместе.

Люблю тебе, моя маленькая ласточка!

- И я тебя люблю! – выкрикиваю я, изгибаясь в судорогах и расплескивая воду.

Опустошенная и промороженная до костей, укутываюсь в халат и иду в гостиную, чтоб взять одну из его любимых книг. На полпути меня отвлекает громкий стук в дверь.

Защелкиваю предохранительную цепочку и приоткрываю дверь. На пороге лежит конверт, а рядом - белая роза на длинном стебле. Забираю и то и другое.

Внутри конверта записка, составленная из букв, вырезанных из журнала:

«Что, если это не конец? Программа «Ганнибал» умеет оживлять мертвецов. Друг Душителя».

Чувствуя себе, как в глупом детективном фильме. Митчелл ненавидел детективы. Очередная глупая шутка. Не самый худший вариант. Что я только не находила на своем пороге: кукол вуду, мертвых птиц, человеческие экскременты...

Они все смотрят так, словно я детишек варила и ела. А я просто жила, как получалось, с тем, кого любила. Сейчас живу им назло. Живу, чтоб его помнили. Живу, потому что Митчелл так хотел.

***

- Что так долго дверь не открывала? - орет Пирс так громко, что у меня уши закладывает.

Я представляю его в домашней обстановке. В моих фантазиях Пирс сидит в кресле и выкрикивает что-то забавное, типа: «Ты опять не постирала мои носки, Юнис!» Улыбаюсь.

- Чего ты лыбишься, Холлоуэй?

- Ничего, просто анекдот вспомнила. А не открывала долго, потому что неодета была.

- Мне все равно, в чем ты тут бегаешь! Если еще будешь копаться, высажу дверь и сам войду.

- Я надеюсь, вы не орете так на свою жену, - говорю я, глядя на его тусклое вросшее в палец кольцо.

- Нет у меня больше жены! Такие, как ты, забрали мою Глэдис! – Его глаза полны ненависти.

- Что случилось? – Я ставлю перед желчным старикашкой кружку чая. Он никогда к нему не притрагивается.

- Компания малолетних наркоманов вломилась в наш дом. Они избили и связали ее, а потом вынесли всё, что можно было сменять на дозу. Но она была доброй душой и не стала выдвигать обвинение. Не хотела сажать мальчишек в тюрьму! Спустя полгода они вернулись и задушили ее тем же телефонным проводом.

- Мне жаль, - говорю я, чувствуя, как в горле щекочет.