Ужином заниматься ещё рано. Я забираюсь с ногами на диван и включаю телевизор. Новости не люблю и хочу нащёлкать какие-нибудь мультики, но почему-то не переключаю.

– В национальном парке было найдено ещё одно расчаленное тело девушки. Личность погибшей установить пока не удалось. Также неизвестно, была ли она изнасилована и задушена, но с большой вероятностью это очередная жертва Шелкового душителя. Сейчас мы попытаемся взять интервью у детектива Малленса.

Репортёрша с яркой азиатской внешностью подбегает к жёлтой ленте и, приподняв её рукой, проникает в огороженную зону. Детектив Малленс стоит к ней спиной. Серый пиджак красиво облегает его широкие плечи, русые волосы зачёсаны назад. Он оборачивается и одаривает журналистку недобрым взглядом. Брови насуплены, и из-под них смотрят проницательные светло-карие глаза. На лице россыпь родинок, самая крупная из которых на щеке, недалеко от крыла носа, разбавляет брутальность образа.

– Детектив Малленс, это очередная жертва Шелкового Душителя?

– Без комментариев!

– Детектив, сколько ещё это чудовище заберёт жизней прежде, чем вы его не остановите? – выкрикивает она провокационный вопрос.

– Уведите дамочку за периметр, – говорит он и вырывает камеру из рук оператора.

У меня мурашки бегут по телу, и я выключаю "ящик". Мне тяжело смириться с жестокостью и безразличием внешнего мира, потому что наш замкнутый мирок был другим: там не было воровства и убийств, а само слово «преступление» подменялось словом «грех». Там было рукоприкладство, но не потому, что кто-то был жесток, а лишь, в качестве поучения. Там не запирали дверей, и всё было общее. Незнакомцев не боялись, потому что все они остались во внешнем мире, которого как бы и не существовало.

Наверное, маньяк из новостей выглядит, как уродливый каннибал из фильма «У холмов есть глаза». Сидит сейчас где-то в лачуге на свалке и варит суп из очередной бедняжки.

На душе как-то муторно, и я решаю отвлечься готовкой. Митчелл идеален во всём. Он разбирается в манерах, знает, как надо одеваться, может ответить на любой вопрос. А ещё он прекрасно готовит. После переваренной пресной еды, приготовленной из минимума ингредиентов, то, что я ем здесь, кажется пищей богов. Мне всегда говорили, что наслаждаться едой греховно, но как же приятно позволить себе съесть что-то вкусное, не ограничивая себя постом.

Я разворачиваю пергамент и выкладываю на разделочную доску лоснящиеся жиром стейки лосося. Митчелл говорит, что свежая рыба пахнет морем, но я понятия не имею, как оно пахнет. Нагреваю сковороду, и чтоб убедиться, что она максимально горячая, провожу ладонью почти над самой поверхность. Горячо. Тогда я укладываю кусочки рыбы кожей вниз. Засекаю на кухонном таймере две минуты, а пока рыба шкварчит, опускаю в кипяток стебли спаржи. Спаржа – непонятная мне трава, но Митчелл говорит, что она для чего-то там полезна. Он знает так много умных слов, что я иногда теряюсь в разговоре и просто улыбаюсь и киваю. Таймер щелкает. Я переворачиваю рыбу и щипчиками выкладываю спаржу в миску со льдом.

Ставлю на стол две большие тарелки. На каждую укладываю горку салатного микса и хаотично разбрасываю сверху яркие половинки помидоров черри. Сбрызгиваю всё бальзамиком, стараясь, чтоб капли ложились красиво и только на салат. Рыба подоспела, и я выкладываю её рядом, не касаясь салата. Как он меня научил, приправляю горсткой морской соли и ставлю рядом дольку лимона; облизываю липкие солено-кислые пальцы и морщусь. Спаржу укладываю поленницей и поливаю ложечкой растопленного сливочного масла.