Выкладываю на стол серые льняные салфетки. Тщательно натираю приборы и стаканы, и выставляю их по линейке. Проблема у меня с глазомером.

Он приходит ровно в шесть. Минута в минуту.

– Привет! – говорю я, задыхаясь от восторга.

– Привет, Бекки. – Он улыбается глазами. Искорки на радужке разгораются. Обожаю этот момент!

Митчелл снимает пальто и вешает его в шкаф. Я привычным движением накидываю его пиджак на вешалку, пока Митчелл снимает тяжелые металлические часы и запонки. Он кладёт их рядом с ключами и заворачивает рукава рубашки – всегда три оборота.

Меня удивляет, что Митчелл никогда не переодевается в домашнее. Когда отец приходил домой из сапожной мастерской, он переодевался в старые штаны и рубаху, которые мать постоянно латала. Митчелл же всегда "при параде". Он одновременно и спокоен, и в состоянии повышенной готовности.

– Красиво! – констатирует он, вооружившись ножом и вилкой. – Ты молодец!

– Это всё ты научил, – говорю краснея.

– Бекки, нож! – Смотрит на меня пристально.

Я опять держу нож в левой руке. Поспешно меняю приборы местами.

– Очень вкусно. – замечает Митчелл, отправив в рот кусочек лосося.

Для меня каждый наш обычный ужин в шесть тридцать сродни торжественному приёму или свиданию.

После ужина Митчелл моет посуду, а я вытираю её насухо – важно следить, чтоб не было разводов. Его огорчает, когда что-то неидеально.

– У меня для тебя кое-что есть.

Я откладываю в сторону полотенце и замираю. На кухне горит только свет над столешницей, и всё так романтично.

Из кармана брюк он достаёт маленькую коробочку. Молча, вкладывает мне её в руку. Я затаив дыхание, открываю крышку, которая откидывается с приятным щелчком.

Внутри подвеска из белого металла в виде буквы «В» на тонкой цепочке.

– Сегодня какой-то праздник?

– Нет. Чтоб сделать что-то приятное, не нужен конкретный день. Я просто хочу тебя за всё поблагодарить. Нравится?

– Да.

– Давай помогу примерить.

Он поддевает цепочки и аккуратно опускает буковку мне на грудь. Я приподнимаю волосы, чтоб Митчелл мог застегнуть замок. Его пальцы чуть влажные, и мне хочется, чтоб время остановилось.

– Почему ты не женат?

Митчелл чуть заметно вздрагивает.

– Умеешь ты озадачить вопросом, Бекки! – Смеётся. – Вероятно, не нашлось той, кто бы согласилась стать моей женой.

– Я бы точно согласилась.

Я тут же затыкаюсь. Вот это меня угораздило, сморозить такую глупость!

– Бекки, я понимаю, что ты юная трепетная девушка и, наверное, воспринимаешь моё внимание, как некий романтический интерес, но не забывай, что мы с тобой просто друзья.

– Просто друзья, – повторяю я, почти теряя сознание.

Глупая дурочка! Как я могла подумать, что он за мной ухаживает. Как красивый взрослый мужчина без единого недостатка может заинтересоваться мной? Мне так стыдно, что я не знаю, куда деться.

– Бекки, юношеские платонические влюбленности – это нормально, – продолжает он лекцию. – И обычно мы идеализируем объект влюбленности, в то время как в жизни это совсем другой человек. Ты меня понимаешь?

– Нет никакой влюблённости, – вру я. Я боюсь, что, если стану доставлять ему неудобства, Митчелл предпочтёт от меня избавиться. – Я просто сказала глупость. Я имела в виду, что есть много женщин, которые пошли бы с тобой в церковь.

– Для этого уже давно не нужна церковь, – шутит он.

– Да! Верно…

– Бекки, я точно тебя не обидел?

– Нет! – Я улыбаюсь через силу, хотя на душе погано. – Спасибо за подарок. Ничего, если я пойду спать? Очень устала.

– Если устала, иди, конечно, – Митчелл озадачен, – Доброй ночи, Бекки.

– Спокойной ночи, Митчелл.

Я иду к себе. Захлопываю дверь и заваливаюсь на кровать не раздеваясь. Прижимаю к себе подушку и крепко закусываю её угол. Слёзы струятся по щекам, и я изо всех сил сдерживаю рыдания, боясь, что он услышит.