Тридцать спокойных минут спустя я уловила какой-то шум. Скребущий звук с другой стороны стены. Неужели мыши?

– Ты тоже это слышишь?

Крис прислушался.

– Да. Будто что-то копают. Звук словно из-за стены.

– Может быть, это крыса?

Пока мы прислушивались, шум становился все громче. Все настойчивее и быстрее. Я выскочила из ванны, на ходу заворачиваясь в полотенце.

Чтобы эта огромная ванна поместилась в комнату, предыдущие владельцы дома объединили ванную комнату с одной из ближайших гостевых спален, убрав из нее шкаф. Таким образом, гостевая спальня стала наполовину ванной, наполовину гардеробной. Меня это устраивало.

Я прошла в гардеробную, откуда, как мне показалось, и доносился шум. Включив свет, я увидела хвост и всю заднюю часть Шеймуса; его голова была опущена в кучу моих ботинок.

Он закопался в нее по уши, потом вынырнул с чем-то в зубах и обернулся на меня. Его глаза расширились, он сорвался с места и помчался мимо меня в спальню.

– Держи его! – крикнула я Крису, который тем временем уже тоже успел вылезти из ванны.

Крис последовал за мной в коридор.

– Что случилось?

– Не знаю! Надеюсь, что он не крысу там поймал.

Мы подошли к двери спальни и включили свет. Шеймус свернулся калачиком на своей лежанке вокруг половины буханки заварного хлеба, в то время как другая половина по-прежнему распирала его живот. Видимо, он не успел его доесть и запрятал. По мере нашего приближения Шеймус продолжал жевать хлеб, стараясь проглотить как можно больше. Крис подошел быстрее меня, но Шеймус зарычал на него: Не приближайся, Кормилец, это мое! Крис загнал Шеймуса на подстилке в угол и потянулся за хлебом у него в пасти. Шеймус еще крепче сжал челюсти вокруг своей добычи и оскалил зубы. Крис обернулся на меня, тараща глаза.

Крис снова повернулся к Шеймусу и твердо проговорил:

– Шеймус, нельзя!

Пес притих, и в этот миг я полностью разделяла его чувства – смесь тревоги и уважения. Каким-то чудом Крису удалось вытащить оставшийся хлеб из пасти разозленной собаки. Шеймус не огрызался и не рычал – он был набит хлебом под завязку, так что сил на сопротивление у него не было.

– Ого! Я впечатлена! Видишь, в плане собак у тебя еще не все потеряно.

– Не уверен, что это можно назвать собакой. Больше похоже на реинкарнацию какого-нибудь диктатора из страны третьего мира!

– Может быть. Но выглядит миленько.

Шеймус забил хвостом по своей подстилке. Его карие глаза, глядящие прямо в душу, говорили о том, что он уже простил нам все несправедливости по отношению к нему.

– В том-то все и дело, что он такой миленький. Подходит на роль главаря революции.

На следующее утро Шеймус проснулся голодным, как и всегда. Тем не менее в этот раз мы уменьшили его порцию. Крис заставил Шеймуса сидеть и смиренно ждать свою еду, пока я, затаив дыхание, наблюдала за этим со стороны.

Так в нашем доме появлялись новые правила, к которым нужно было привыкать. Нас стало трое, и это уже больше походило на настоящую семью.

Я не люблю Рождество. Более того, я ненавижу декабрь целиком (а еще терпеть не могу шоколад и спа-процедуры; однажды мой знакомый сказал Крису – «Счастливчик! Живешь, как в сказке»). Могу припомнить только одно Рождество, когда я чувствовала себя по-настоящему счастливой. Когда мне было шесть лет, родители подарили мне на этот праздник черного щенка кокапу – помесь кокер-спаниеля и пуделя.