Это происходило так часто, что я начала готовить безвредные для собак закуски. Бигль, поглощающий все без разбора, мог отравиться шоколадом, орехами, виноградом, луком или чесноком.

Со временем готовка по выходным легла на плечи Криса – он либо приезжал с пакетами продуктов, либо ходил в магазин в субботу утром. Мое правило «встречаемся каждые вторые выходные» начало нарушаться: Крис стал навещать меня чаще, и в конце концов Шеймус решил, что появление Криса означает появление еды. Крис постепенно стал Кормильцем. Так Шеймус перестал на него рычать и начал с таким же нетерпением ждать его приезда, как и я. Пес с тревогой бродил по дому в пятницу вечером и время от времени заглядывал мне в глаза: «Ну, где там Кормилец?» Если Крис приходил позже обычного, Шеймус ждал его у ворот во внутренний двор.

Я прекрасно знала, что ждет он вовсе не Криса, но сам Крис был польщен, думая, что завоевал доверие пса. До тех пор пока Шеймус не разуверил его в этом.

Однажды субботним вечером, когда Крис готовил ужин, он обнаружил, что ему не хватает одного ингредиента.

– Детка, ты случайно не брала заварной хлеб?

– Нет, я вообще его не видела.

Мы поискали в шкафах, проверили столешницы, Крис дважды дошел до своей машины, предположив, что случайно оставил там сумку с продуктами.

Хлеба нигде не оказалось. Тогда Крис вернулся в столовую и обошел кухонную стойку по кругу: упаковка от хлеба валялась на полу в окружении немногочисленных крошек, а на стене рядом красовались отчетливые отпечатки собачьих лап.

– Ты не поверишь, – произнес Крис.

– О черт! Опять Шеймус?

– Вот тебе и ужин с заварным хлебом…

– Неужели он сожрал буханку хлеба?! – я огляделась, но собаки поблизости нигде не было. – Шеймус! Шеймус!

Тишина. Я поднялась наверх. На кровати пусто. На кресле в библиотеке Шеймуса тоже не было, хотя он любил сидеть там, когда Крис приходил. Я вернулась к себе в комнату, где в углу находилась его лежанка. На ней он и оказался: Шеймус лежал на боку, при этом живот его был вздутым, как у змеи, которая только что заглотила яйцо целиком.

Я коснулась собачьего живота: он казался натянутым до предела. Что случится, если Шеймус попьет воды? Можно ли ему? Поможет ли вода быстрее переварить буханку хлеба? Я знала наверняка, что он заглотил ее за пару секунд. Может, отвезти его в неотложку?

Крис был более спокоен.

– Он не в агонии, а просто обожрался. И даже не подавился! Надо просто подождать, – рассмеялся он.

– Не смешно!

– Не смешно? Посмотри на него! – Крис указал на Шеймуса; тот слабо приподнял голову.

Да, в целом Шеймус и правда выглядел довольно забавно. Я тоже рассмеялась. Может, он извлечет из этого хоть какой-то урок, помимо того, что заварной хлеб – не самое вкусное лакомство.

Ужинали мы с Крисом без хлеба, а после поднялись наверх в ванную. Проводить время в ванне становилось нашей традицией. Так начинались наши выходные – неторопливое исследование друг друга и осознание того, что между нами, вероятно, существует нечто большее, чем хороший секс и приятное времяпрепровождение. Возможно – только возможно, – между нами и вправду что-то было…

Но Шеймус ненавидел эти моменты.

Он ненавидел все, что было связано с Крисом. Он заглядывал в ванную, подходил, гавкал, уходил. Если у нас была с собой какая-то закуска, то Шеймус вставал на задние лапы, клал передние на бортик ванны и пристально на нас смотрел. Если виляние хвостом не приносило плодов (то есть всю еду, что у нас была), он начинал завывать. Громко, вызывающе. И это совсем не добавляло романтики.

Однако после заварного хлеба Шеймусу явно было нехорошо. Отходя от этого объедания, он дал нам редкую передышку от своих выходок, и мы неспешно отмокали в горячей воде и щекочущих пузырьках, окруженные тишиной, паром и светом свечей.