– Да здравствует Крымская империя! Виват! Даешь дореволюционное правописание! – восторженные и смешливые возгласы, перекликаясь и отражаясь от стен и прочих поверхностей, неслись из всех уголков Кухни. Великий Мао едва удержался от одобрительного кивка, хотя, скорее всего, удержал его от этого все тот же треклятый магнит.

– Эгей! – Руфь уже скакала, по всей видимости изображая конных уланов. – Мы, Николай Второй, сим повелеваем: перенести Петербург в Одессу!

– Одесса не в Крыму, – попытался остудить ее пыл со своей табуретки Рудольф.

– Не суть! – решительным жестом возражение было отметено, прыжки продолжились.

– Господа, господа! Но позвольте-с, нет никакого смысла присоединяться к Крыму, если Одесса таки не войдет в Империю, – ненавязчивые, но узнаваемые интонации еврейского говорка: растрепанная Ноэминь скульптурно вписалась в дверной проем и хитро прищурила один глаз.

– Именно! – Кыся хлопала в ладоши. – А Одессу перетащим сюда, в Новосибирск!

– В Академгородок! – строго поправил ее Тагир, особенно ратовавший за федеративную субъектность научного центра.

– Здесь появятся чудесные остроязыкие кондукторши? – Левантий, привалившись к шкафам, с высоты своего роста улыбался всеобщему оживлению и мельтешению. Он неспешно облизывал ложку, и казалось, что его время идет медленнее и спокойнее, чем у местного населения.

– Да! А еще биндюжники и толстые-толстые еврейские мамочки, которые будут на весь двор поносить своих сорокалетних деток. «Вы только посмотрите на этого ребенка! Сыночка, ты хочешь, чтобы мама умерла, так и не понянчив внуков? Когда ты уже женишься, халамидник?!» – Руфь выдохлась и теперь фантазировала, стоя возле холодильника. – А Москва? Что мы будем делать с Москвой?

– Следуя вашей логике, а точнее ее полному отсутствию, Москву надо запихать в Биробиджан, – откликнулся высокий повар, – там такие злющие комары…

– Левантий, ты должен быть в восторге от этой идеи, разве нет? Тебе по имени положено! – Хан смеялся, тиская оживленную подругу, та вырывалась и пыталась обсудить с подсевшей к столу Ноэминь аренду Левадийского дворца на летний период – для проведения чайного ретрита10.

– Да я вообще за объединение с Турцией! Турки, конечно, не обрадуются такой перспективе… Разве что количество незамужних и ищущих брака «наташ» их привлечет, – Леонид сел на пол и продолжил мечтательно облизывать ложку. – Знаете, я последние минут десять пытался вспомнить, какой фильм вы мне напомнили…

А еще Леонид был знатоком причудливого кинематографа, вгоняющего в легкую депрессию, и постоянно порывался приучить жизнерадостных друзей к глубоким размышлениям арт-хауса, но те лишь отмахивались. И продолжали фантазировать – о Крымской Империи, о пеших походах в Тибет, об отпуске в Шибаме11. Но единственный, кто действительно мог добраться до глиняных небоскребов, был именно высокий и немногословный Левантиец.

Был еще один нечастый, зато самый странный посетитель, которого нельзя было назвать гостем в строгом смысле этого слова, но все же регулярность его визитов не оставляла иного выбора. У него не было имени, никто не знал, к кому и зачем он приходит, но прояснить эти вопросы не было никакой возможности: по общему мнению, этот человек был немым и, вполне возможно, даже обладал некой формой аутического расстройства.

Впервые он пришел в разгар лета и позвонил в дверной звонок, каким-то образом пробравшись в подъезд в обход домофона. Уже никто не помнил точно, кто открыл ему дверь в тот раз, но, так или иначе, перед глазами аборигена Неспящей предстало довольно странное зрелище: на пороге топтался мужчина лет 30-ти, плохо выбритый, с золотистыми вьющимися волосами, усиленно отворачивающий лицо и глядящий куда-то мимо своего визави, в косяк или грязную подъездную стену. Он ничего не ответил на приветствие и предложение помощи, только очень коротким взглядом посмотрел в лицо открывшему дверь (куда-то в район рта или даже горла), болезненно сморщился и, отвернувшись, издал какой-то тихий непонятный звук, напоминающий поскуливание щенка. Он так и ушел, ничего не сказав и никак не пояснив цели своего короткого визита.