Кроме нас в обеденном салоне были ещё трое посетителей, сидевших по разным углам: одна женщина и двое мужчин, все ничем не примечательные личности, какие встречаются почти на каждом шагу.

Через пять минут появились Зуев и Фролов. Устроились сбоку от нас, по другую сторону салона. По их виду я понял, что у них всё в порядке. Выглядели они обычными пассажирами. Только холодная решимость, время от времени обозначавшаяся в глазах Зуева, показывала, что он человек опасный и что лучше с ним не связываться, а обойти стороной.

Я невольно взял это себе на заметку и с ещё большим тщанием постарался принять облик самого заурядного провинциала, добавляя лицу выражение простодушия, дабы избавиться от малейших признаков собственной крутизны.

Фролов же выглядел едва ли не деревенским увальнем, и я фиксировал его трансформацию как положительный факт. От природы он был немного артистом и беззаботным весельчаком, и в этом отношении у него было чему поучиться.

Отобедав, сразу вернулись в свой вагон. Михаил лёг спать, а я долго сидел у окна, провожая глазами пейзажи, проплывавшие в отдалении.

В сознании нарисовались прощальные сценки с Натальей Павловной, дорогой, любимой.

– Измайлов! – восклицала она, заламывая руки. – Это безобразие! Я едва успела привыкнуть к тебе после твоей прошлогодней поездки в Ольмаполь, будь он неладен. И вот ты снова прёшься туда. Образно говоря, опять по своей воле суёшь голову в петлю.

– Наташа, родная, меня попросил приехать полковник Лошкарин, – отвечал я. – Нам надо помочь ему, у него какая-то проблема, и, судя по всему, нешуточная. Лошкарин был командиром нашей группы спецназа на Ближнем Востоке. Мы обязаны жизнью друг другу, я – ему, он – мне, так что…

Увидев, что сказанное мною не убедило её, я продолжил:

– Ты же знаешь – полковник помог мне эмигрировать из России. Если бы не он, меня или пристрелили бы при попытке захвата, или опять посадили, причём лет на двадцать, а то и пожизненно; ты сама говорила, что меня там могло ожидать. И что, мне теперь отказать ему? Да кем бы я был после этого!

Жена ударилась в слёзы.

– Я же на восьмом месяце, – сказала она, всхлипывая и положив руки на вздымавшийся живот.

– Ну и что?

– Как я буду рожать без тебя?

– Может, я к тому времени вернусь!

– Да-а, вернёшься… О, Господи, вот несчастная-то я!

– Не плачь, милая, – говорил я, обнимая её. – В твоём положении нельзя расстраиваться. Всё будет хорошо, вот увидишь. Сколько раз мне доводилось участвовать в разных наворотах, и всегда я выходил сухим из воды.

– Когда-нибудь это «участвование» плохо кончится для тебя, и я останусь одна с тремя детьми на руках.

– Наташа, ну зачем накаркивать! – довольно жёстко проговорил я. – Это всего лишь деловая поездка, можно сказать, как раз по моему спецназовскому профилю. Полковник и люди, которые с ним будут, и я тоже, зубы проели на разных острых делах, имеющих военный оттенок. В конце концов, ты знала за кого выходишь замуж, и видела в какой суровой обстановке сходишься со мной.

– Ага, за кого выходишь! Заморочил тогда мне голову, как тут не выйти.

– Х-ха, это ещё большой вопрос, кто кому что заморочил! Ну-ка скажите, сударыня, кто спровоцировал меня на первые объятия?

Наверное, мне не надо было говорить с ней так неделикатно, но она никак не хотела примириться с моим отъездом, и это немножко ожесточало и выводило из себя.

Поезд прибыл в Ольмаполь точно по расписанию.

Было уже начало июня. Город встретил нас палящим солнцем и влажной удушливой жарой; даже в тени воздух оставался горячим. Лёгкие куртки мы сменили на светлые рубашки с короткими рукавами; попадавшийся народ волей-неволей обращал внимание на наши внушительные бицепсы и трицепсы.