Через три месяца после окончания школы Клавдия родила здоровенькую девочку и с радостью принялась растить её. Дочку она назвала Машенькой в честь своей матери. А отчество дала по покойному родителю Алексею. И в свидетельстве о рождении новоявленная гражданка стала фигурировать как Мария Алексеевна Ильина.

Отец же ребёнка, в то время семнадцатилетний парень, проявив душевную слабость, прекратил всякое общение с Клавой сразу же, как только узнал об её интересном положении. Даже сворачивал в сторону и прятался по подъездам, когда она попадалась ему на пути.

Мало того, чтобы не видеть её и не испытывать чувства вины перед ней, за месяц до окончания учёбы перевёлся в другую школу, где его с удовольствием приняли, ибо он был на редкость способным учеником, неоднократно становившимся победителем школьных олимпиад.

Сейчас он преподаватель вуза, кандидат математических наук, по слухам, начал готовиться к защите докторской диссертации; в общем, известнейший учёный города с ещё более солидными видами на будущее.

– Каковы же перспективы у Кости? – спросил я у Марьи Петровны по окончании её рассказа. – Есть подвижки к выздоровлению? Что врачи говорят?

– Никаких улучшений. На постели сесть не может; как полугодовалое дитя. Врачи сказали, что нужна операция на головном мозге. Но у нас такие не делают, да и как их делать при такой повальной «оптимизации», когда государственные больницы тут и там закрывают одну за другой и увольняют медперсонал, – Ильина вздохнула глубоко, покачала головой и продолжила: – Знающие люди сказывали, что надо везти в Германию, только там лучше всего могут прооперировать. Но кто и как повезёт, и кому надобна такая хло́пота! И стоят эти операции огромных денег. А где их взять? Одна перевозка больного человека в такую даль сколько потребует!

– К нему хоть можно пройти?

– Отчего же нельзя! Пойдёмте. И Клавонька, должно быть, уже пришла к нему. Она частенько, не заглядывая ко мне, прямиком туда.

Прошли в Костин подъезд, поднялись в его квартиру. И в самом деле, нас встретила молодая веснушчатая женщина среднего роста, довольно миловидная, с ясным чистым взором и скромной стеснительной улыбкой на лице.

Мы представились Костиными друзьями и сказали, что полчаса назад звонили в дверь.

Женщина приветствовала нас неглубоким книксеном и наклоном головы, сказала, что зовут её Клавдией, что она ухаживает за больным и что только что, минут пять как, пришла к подопечному. После чего провела нас в комнаты.

Он лежал на постели, чистенькой, опрятной, и сам чистенький, умытый, и немного повернул голову при нашем появлении.

Мне показалось, что он узнал меня и попытался что-то сказать. Но издавал только звуки, похожие на «ме-ме» и «ва-ва»; действительно как малый ребёночек, несколько месяцев назад рождённый, не способный ещё вставать на ножки. Губы его искривились в горькой улыбке, на глазах появились слёзы.

Некоторое время я стоял в растерянности, увидев его таким; опомнившись же, сказал:

– Ничего, Костян, дружище, не плачь. Мы вылечим тебя, – я приблизился к нему, пожал его слабую безвольную руку и погладил её. – Вот отвезём в Германию и вылечим. Не сомневайся, обещаю, при всех обещаю.

И посмотрел на стоявших в двух шагах Марью Петровну и Михаила. Затем – на Клавдию, поправлявшую подушку больному.

Привлекало внимание, как она смотрела на него: столько тёплого участия было в её взгляде! Так обычно мать смотрит на своего ребёнка.

– Вы уж позаботьтесь о нём, – всё же сказал я ей.

– Я стараюсь, – коротко ответила она.

Когда мы вернулись к старшей Ильиной, я спросил у неё: