«Посижу с Вадимом немножко и вернусь», - думаю я и вновь взлетаю по лестнице в личные апартаменты Косогорова. Он, казалось, дремлет, но стоит мне ступить в комнату, как Вадим открывает глаза, а на бледном изможденном лице снова появляется слабая улыбка.

- Полежи со мной, кукленок, - просит он, откидывая в сторону покрывало. – Погрей меня, пожалуйста!

Удивительно, но меня дважды просить не надо. Юркнув в кровать, я прижимаюсь к горячему телу Вадима и снова утыкаюсь лицом ему в грудь. Чувствую, как слабая рука скользит по моим волосам, и вновь слышу над ухом хриплый шепот.

- Любушка моя. Ты вернулась…

И каждый из нас понимает, что речь идет не о тех двух минутах, когда я бегала к Роберту.

От жара рук Косогорова плавятся мозги. Здравый смысл, устав от увещеваний, забился куда-то подальше и молчит. Зато сердце готово выскочить из груди от радости. Я прекрасно понимаю, что с таким мужчиной, как Вадим, нет никакой уверенности. И нужно проявить осторожность и держать дистанцию. Но я отметаю прочь все предостережения и страхи. И честно признаюсь себе, что до сих пор люблю этого мужчину.

- Ты моя, - то ли спрашивает, то ли утверждает Вадим, горячей сухой рукой оглаживая мои плечи и шею. – Моя? – рычит слабым голосом.

Я киваю и, не в силах сдержаться, всхлипываю.

- Ну-ну, кукленок, все хорошо, - бухтит еле слышно Вадим. – Как же вовремя я заболел, а?

Я приподнимаюсь на локте, слыша в последнем вопросе явную издевку. Внимательно вглядываюсь в бледное, но очень довольное лицо. И уже хочу сказать что-нибудь резкое, когда Косогоров, окинув меня ехидным взглядом, снова притягивает меня к себе и заявляет с добродушной усмешкой.

- Целоваться пока не будем, Олюшка.

11. Глава 11

Вадим

Я просыпаюсь поздним утром от яркого света, пробивающегося сквозь тонкие занавески. Ощущаю Ольгин запах на своих подушках. Вспоминаю, как совершенно спокойно заснул, обнимая ее. Что я чувствовал в тот момент, когда ее голова лежала на моем здоровом плече? О чем думал, шепча ей чепуху и нежности?

«Олюшка… Любушка моя!» - повторяю про себя навязавшиеся слова. В душе нарастает легкое раздражение, переходящее  в панику.

«Где она? Куда ушла? Наверное, с Робертом и этим барбосом… Бимкой», - думаю я, решая встать. Но дикая слабость снова приковывает меня к постели. Неимоверно хочется есть. Сейчас бы быка сожрал. Вот только сил спуститься в столовую совершенно не осталось. Я тянусь за айфоном, чтобы позвонить Ольге. И словно осязаю ту единственную ниточку, связывающую меня с любимой женщиной. Хотя неимоверно хочется догнать, прижать к себе и на весь мир объявить ее своей.

Закрыв глаза, я пытаюсь понять, где именно налажал. В тот момент, когда попросил девушку за стойкой регистрации дать нам места в разных частях самолета? Или когда ушел, даже не попрощавшись? Почему я так поступил, не доходит до сих пор. Обычно я прощаюсь с девушками галантно. Сразу даю понять, что продолжения не последует, но и не бросаю, словно использованный презерватив, посреди спешащей толпы. Я пытаюсь вспомнить, о чем думал, когда летел из Бангкока домой. Кажется, о работе. Весь полет я гнал мысли об Ольге и старательно размышлял о проведенных операциях на Маврикии. Променять на несколько дней размеренную жизнь мегаполиса и оборудованную по последнему слову техники клинику на полевую операционную, слабо освещенную чахлыми люминесцентными бестеневыми лампами. Я снова вижу на операционном столе мужчину, которого мне удалось выцарапать из лап смерти.

«Только руки, скальпель и божье провидение, - думаю я, прекрасно понимая, чем влечет меня военная хирургия. Никаких современных аппаратов, помогающих во время операции. - Никакого да Винчи, твою мать. Только обострившаяся чуйка, когда точно знаешь, в каком месте сделать надрез, а другое обходишь стороной.