Снежная девочка. Рассказы и стихотворения Авелина Абарели

В Тбилиси, столице Грузинской ССР, в живописном месте старой части города, рядом с горой Мтацминда была школа. Русская школа. Это значило, что обучение в ней шло на русском языке, а грузинский язык изучали по методике иностранного. Также это значило, что в этой школе учатся дети разных национальностей.

Училась в этой школе и Аня Ломсадзе. Однажды Аня слышала, как мамина сослуживица Медея за чашкой чая, десертной вилочкой расправляясь с испечённым Аниной мамой тортом «Наполеон», говорила тягучим капризным голосом:

– Мариночка, дорогая, ну зачем вы отдали дочь в русскую школу? Там она будет учиться с разным сбродом, и ты не представляешь, чем это может закончиться. Анечка наполовину грузинка, у неё грузинская фамилия. Переведите её в грузинскую школу, и пусть учится среди грузин. То, что у неё русская мать, там ей не очень будет мешать.

Мама плеснула Медее чая в чашку и стала говорить, как показалось Ане, довольно сердито:

– Амиран целыми днями на работе. Кто бы помогал Ане делать уроки? Я ведь не знаю грузинского. К тому же, пусть в русской школе ребёнок получит интернационалистское и демократическое воспитание. Ты же знаешь, у нас с Амираном есть убеждения.

Сильно накрашенное лицо Медеи изобразило вселенскую скорбь. Но потом она взяла ещё кусочек «Наполеона», стала рассказывать про какую-то Валю, которая продаёт джинсы, ботасы и ролинги (с тбилисского сленга, «кроссовки и водолазки») дешевле остальных спекулянток, и скорбь на лице её стала улетучиваться пропорционально исчезновению торта на тарелке.

Если бы можно было слетать на машине времени в 80-ый год и заглянуть в окно этой школы на третьем этаже со стороны окон, выходящих на Мтацминду, то можно было бы увидеть пятиклассников. Все они в школьной форме. Девочки с белыми воротничками и манжетами, многие с белыми бантиками. Мальчики в белых рубашках. Воротнички, манжеты, бантики, рубашки нужно было иметь в идеальном состоянии, всегда свежевыстиранными, накрахмаленными и отглаженными. Ничего, если придётся делать это каждый день. Как говорила Ия Фёдоровна (главная в школе по внешнему виду учеников): «Основное – это быть чистым и наглаженным». И пусть враги страны трепещут, видя несгибаемую волю народа, который по ночам стирает, отбеливает, кипятит, крахмалит и гладит. Да так гладит, чтобы ни одной малейшей складочки, да так стирает, чтобы от сияющей белизны резало глаза. У некоторых не было стиральных машин, да и отдельные квартиры, в которых можно было поставить стиральную машину, были далеко не у всех. Такие стирали в тазике на табуретке в коммунальной кухне, да и кипятили там же на общей плите в металлическом ведре, помешивая и вытаскивая бельё специальными деревянными щипцами. Не все справлялись, воротнички и рубашки некоторых учеников и учениц выдавали их неблагополучное социальное положение. Зато учителям легче работать, посмотрел на степень белизны и наглаженности рубашки или воротника и, сразу видно, чего можно ожидать от этого ученика.

У пятиклассников урок истории. Они изучают кастовую систему Древней Индии. Учительница рассказывает, что там существовала каста неприкасаемых, а вообще все касты держались друг от друга подальше, и в браки тоже можно было вступать только внутри своей касты.

Аня поднимает руку:

– А при коммунизме все будут совсем равны!

– Садись, Анечка, хорошо. Это потому, что при коммунизме будет бесклассовое общество.

Аня разочарована. Она хотела, чтобы в классе обсудили, почему сейчас всё ещё люди не очень равны, и почему некоторые дети дразнят других за национальность или за бедность. Но в школе не обсуждают такого. Мама сказала Ане, что такие вопросы изучают в университетах и институтах, и там же думают, как сделать, чтобы плохого в жизни было меньше. Если Аня будет очень хорошо учиться, то она поступит в университет и сможет помогать обществу решать проблемы. Родители Ани – коммунисты и часто говорят дома на разные социальные темы. Аня гордится ими. Папа очень долго боролся с одним большим начальником, который воровал стройматериалы и продавал их на чёрном рынке, а ещё этот начальник очень плохо обращался с рабочими. Папа выступал против него на партийных собраниях и добился, чтобы того начальника уволили, а также исключили из партии, потому что таких плохих людей в партии быть не должно.

Однажды зимой, мама с Аней шли по улице и увидели женщину. Её национальность легко можно было определить. Только курдянки ходили по улицам в национальной одежде. Женщина шла с девочкой, при виде которой мама Ани изменилась в лице и чуть не заплакала. Несмотря на то, что зимы в Грузии мягкие, все же нередко бывает достаточно холодно, и Аня всегда ходит зимой в меховой шубке и шапочке. А тут мама с Аней в шубках, а девочка в лёгком платье, летних сандалях, одетых на толстые носки и в какой-то куцой, потрёпанной шали.

– Отпусти со мной свою девочку! – обращается мама к женщине. – Я подарю ей шубку. Или обе идите вместе со мной.

Женщина кивнула, что-то сказала девочке на своём языке, и та пошла к Ане домой без всякой робости, а потом с большим интересом присматривалась и к Ане, и к её маме, и к их большой квартире. Пока Аня угощала девочку конфетами и печеньем, мама собрала большой тюк разной Аниной одежды прошлых лет, включая шубку, из которой Аня выросла. Ане на самом деле немного жалко своих платьев и особенно шубки, из которой мама собиралась раньше нашить шубок для Аниных кукол, но Аня знает, что жадиной быть нехорошо, и надо помогать бедным людям. А курды часто живут очень бедно и работают дворниками и мусорщиками.

В школьных журналах, кроме имени и фамилии указывается национальность. Причём, по неизвестной причине у всех указаны национальности, а у курдов религиозная принадлежность «езиды», хотя далеко не все курды имеют представление об этой зараострийской религии. Почему вместо национальной принадлежности указана религиозная, неизвестно, но по одной из версий из политкорректности, поскольку в грузинском языке слово «курти», означающее национальную принадлежность курдов, слишком созвучно слову «курди», означающему «вор». Хотя само понятие «политкорректность» тогда не было распространено.

В Анином классе есть курдский мальчик, белизна рубашки которого не соответствует его социальному положению. У его мамы как-то получалось пятерых сыновей отправлять в школу в образцовом виде. Этот мальчик никогда не отвечает на занятиях, всегда отказывается.

– Ахмед, если не будешь отвечать, то получишь двойку! – грозят ему учителя. Ахмед в ответ молчит, одной двойкой больше, одной меньше, какая ему разница, у него их и так полно. Контрольные он с классом пишет и сдаёт, даже время от времени получает за них вместо двоек какие-то тройки. Во всяком случае, как и всех остальных двоечников, которых в школе немало, его переводят из класса в класс с тройками.

Кудрявый, черноволосый и черноглазый Ахмед нравится Ане, и похоже, что и ему Аня нравится. Он часто смотрит на неё на уроках. Анина подруга Инна толкает иногда её в бок и шепчет:

– Он опять смотрит на тебя!

У Ахмеда выгодное положение. Он сидит на последней парте, а Аня на предпоследней через проход от него. Ему легко держать её в поле зрения. А Ане, чтобы посмотреть на него, нужно повернуться. Но Аня не поворачивается, во-первых, потому что на уроках вертеться нельзя, а во-вторых, чтобы он о себе не возомнил невесть чего.

Учителя смирились с тем, что Ахмед никогда не отвечает на уроках, и вроде бы даже совсем не слушает, что учителя объясняют. Сидит тихо, никому не мешает, и ладно. Но Кира Григоловна другая, она очень строгая. Однажды, как говорят в Тбилиси, она «пошла на принцип» и вдруг стала требовать от Ахмеда, чтобы он слушал её объяснения и смотрел на доску:

– Авларов, прекрати смотреть на Аню Ломсадзе и смотри на доску!

Аня вспыхивает и мгновенно становится пунцовой. Класс замер. Раньше никто из учителей не позволял себе такого грубого вмешательства в личную жизнь учеников. «Да какое ей дело, кто на кого смотрит», – думает Аня и низко наклоняется над тетрадью. Повисла зловещая тишина. Все, кто до этого смотрели на доску, теперь наблюдают за Ахмедом и Аней.

– Всё ещё смотрит, – шепчет Инна Ане. Аня старается взять себя в руки, делает вид, что не замечает происходящего, и что-то пишет в тетради.

– Авларов, ты слышишь меня? Ты что оглох? Повернись и смотри на доску! – почти истеричным голосом говорит Кира Григоловна.

По классу проносится шелест. Кира Григоловна кричит:

– Ахмед Авларов, встань и выйди из класса!

Нет, не от желания поябедничать, а лишь от восторга двоечник Юсуф не выдерживает и с сильным акцентом восклицает: