Дьявол бродит среди нас, как сумрачный рыбак по мелководью,

и тихо охает – мальками душ едва прокормишься.

о, где же ты Фауст, друг, с фаустпатроном осеннего тумана…

здесь раньше шумел корабельный лес, а теперь поросль

стандартных зубочисток с мятными кончиками

в прозрачных колпаках.

мне не нравится запах эпохи —

плотный, галлюциногенный душок тотальной сытости,

запах потребителя.

так пахнет новенькая пластиковая мышеловка;

приторный дым, тонны сахара в мешках —

все, что осталось от мыслящего тростника.

туман, как чай с молоком —

аккуратно налит в лиственное блюдце сада;

тишина – прозрачная пятнистая кошка —

осторожно берет мое сознание за холку и приносит к ней,

в частный домик с распахнутым окном.

она не спит, смотрит телик,

по её лицу-планете

гуляет сиреневый космический ветер.

даже в полутьме я вижу веснушки на щеках и лбу,

будто больной осетр швырнул ей в лицо

жменю бледно-коричневых икринок:

«на, вынянчишь на солнце, а мне не выжить…»

а туман – дымчатый пес беспамятства – увязался за мной,

этот вечерний мир – чернильный кефир —

пей его глазами, ушами, затылком. пока он свеж.

и никто не заметил, как наступила ночь. но я разглядел ее.

и луна – волнистая, с неровными краями,

плавник оранжевой рыбки;

почему она не хотела исполнить моё желание? почему

я так любил зарываться в её волосы,

как вор в стог сена?

почему здесь туманы так вкусны – чай с молоком,

и девушка-осетр с зелеными глазами…

я смотрю в зимнее тяжелое небо:

от горизонта до потолка

завалено облаками,

как матрацами, или,

как склад неудавшихся статуй,

положенных горизонтально.

и дым из заводской трубы —

того же облачного качества —

клубящийся мрамор —

расточительно выдувают в небеса.

в истории не найдется место страннику с котомкой,

сапожнику в кругу лучины,

девочке с хворостиной.

в истории человечества нет ничего человеческого.

изучаем формы и виды чудовищ войны,

детективные истории, страшилки.

история человечества – спущенные бассейны времени,

кровь людей и идиотизм правителей вытекли,

осталась высохшая грязь,

бессмысленная эмалированная пустота.

пирамиды, курганы дат.

а сейчас человечество отражается в интернете:

инстаграмм, цветные тени задниц и лиц.

больной зеленоватый осетр

вяло резвится в грязных водах

с нефтяными пятнами, яркими фантиками,

мусором информации.

и в бензиновой пленке ты можешь разглядеть и свое лицо —

фотогеничный прыщик,

полудохлый малек.

на ходу выпиваю две чашки кофе,

спешу на работу в офис, раствориться.

так терминатор, визжа от восторга,

забегает в мерцающее море кислоты…

закат на фоне сине-зеленых зыбких взъерошенных змей

может, лучше замедлиться?

просунуть розу в велосипедное колесо,

стукнуть белку в колесе по голове – эй, притормози!

учится медленности.

так скалы учатся дышать – тысячелетиями —

орлиными гнездами с запахом прелых костей,

запахом холодной манки,

вспотевших буро-ржавых перьев.

все, что звучит быстрей классической мелодии

меня убивает. стирает. а жизнь

движется вперед:

идет по нашим головам вежливый слон, но я замедляюсь.

ленивая фаза. стихи в сто тысяч раз непопулярней

твоего нового маникюра или

дьявольски безупречного айфона.

ну, посмотрим, посмотрим, посмотрим.

небо над шоссе низко-низкое —

хитрая собачья морда над дымящейся кастрюлей.

однокрылый ангел рекламы

стоит вдоль дороги и на плоскости намалевано

светящейся серебряной краской

«аквафреш – вода богов»

а я – несовершенный глагол, человек в ветровке

с кусками брезента в голове

хлопаю, как птеродактиль.

вот и мой сад в стороне

от истории – доисторический тараканиум и прусак

с тяжелыми лапами и усами

стоит на задних лапах,

в белилах, в хитиновой тоске выглядывает осень.