— По рукам! Ты готова? Надевай пальто и побежали.

А потом, подойдя ко мне, проговорила еле слышно:

— Прости меня. Ты ведь всё понимаешь, правда? Я от счастья себя не помню, до сих пор не могу поверить, что беда миновала.

В ответ я обняла её и, улыбаясь, поторопила:

— Баронесса Дэнэмуд откланялась, но просила вам передать свои пожелания хорошо провести сегодняшний день.

Настроение было невозвратимо испорчено. Обида на подругу просто поутихла. Хоть я и понимаю, что обижаюсь незаслуженно. Как бы я сама себя вела на её месте!? И откуда взялась, уж точно необоснованная, обида на графа Баррэм за то, что тот оказался таким героем и, мало того, что спас из беды очередную деву, так всё же приютил её у себя, в то время, как меня с больной ногой донёс лишь до мастерской. Даже не настоял, чтобы отнести к себе!

Всю дорогу до рынка я упивалась собственной злостью и ревностью, глядя в окно трамвайчика. Я злилась на них всех и ревновала всех ко всем, - графа к Люси и Мелани, Люси к Мелани и графу. Все эти чувства опустошали меня, вытягивая будто по ниточкам все эмоции, но я с истинно-мазохистским удовлетворением пережёвывала и смаковала свои обиды.

Некстати вспомнилось неудавшееся свидание с Эндрю. Превосходный ужин со сладкими вафлями на десерт в ресторане, за спокойной беседой. Мои мысли о том, что я будто делю трапезу с братом, которого у меня никогда не было. Ни волнения, бывшего, когда мужчина нравится, ни переживаний о том, как я выгляжу и что говорю. Мы будто тысячу лет знакомы – только его жаркие взгляды и рука, то и дело пытающаяся поймать мою ладонь, напоминали мне об отсутствии между нами родственных связей. Несколько раз за вечер я собиралась силами, чтобы сказать ему о том, что между нами ничего не получится, передумывая в последний момент. А может всё-таки это именно то, что нужно для создания крепкого союза? Когда мужчина так искренне восхищается и боготворит, а я благосклонно это принимаю? Да, воздух между нами не искрит, и при виде него у меня не возникает желания узнать, каковы на вкус его губы, и насколько хорошо в его руках. Так и голову терять не придётся, попадая в глупые ситуации.

В общем, я промолчала.

Позволила проводить себя до дома и, клюнув его на прощанье в щёку, ускользнула в подъезд.

Уже подъезжая к нужной мне остановке, я расстроилась ещё больше, осознав, что такая долгожданная поездка на новом транспорте не произвела на меня никакого впечатления из-за собственной дурости. Трамваи запустили пару месяцев назад лишь в столице, чтобы разгрузить улицы, которые наводнили экипажи. До этого дня у меня не было возможности оценить прелести общественного транспорта. Не получилось и сегодня.

Из вагона я вышла совершенно раздавленная, с диким желанием разрыдаться. Мне стало ужасно жаль себя. За то, что, всё понимая, я не могу справиться с собственными низменными эмоциями. Что в коем-то веке мне попался замечательный парень, который знает обо мне и моих жизненных трудностях почти всё, но не бежит наутёк, а хочет быть со мной, а я не испытываю к нему ничего кроме тёплых, братских чувств.

Дав себе зарок при первой же возможности вдоволь порыдать, я постаралась сосредоточиться на цели своего визита на рынок. А когда представила, что рыдать я буду не минутку-две в тихом уголке, а дома, скорее всего сегодня вечером, когда Лифисса будет крепко спать, а я выпью бокальчик сладкого вина и наконец-то отпущу сковавшую меня внутри пружину, мне авансом полегчало.

Столичный привоз это не то место, где можно неспешно погулять между рядами со снедью. Огромная площадь, куча грязных и опасных закутков. Воздух, смердящий протухшими товарами, куда не проникает осенняя свежесть. Этот рынок считается одним из опаснейших мест в столице. Сюда неминуемо ведут дорожки дельцов и деляг всех возможных мастей и степени жуликоватости.