Спаси от тлена, выжги свет загробный!

Навей мне горький, осторожный сон,

От смерти на эоны утаённый.

Я выпью смерть, я выпью всё до дна,

Хоть яд порой бывает очень горек.

Я выпью залпом, только ото сна

Меня ты пробуди, когда он сморит.

19.02.22

Последний взгляд, зависимость и точка.

Обломки прошлых лет молчат внутри.

Слова все льстят! Дописанная строчка

Способна лишь сказать нам о любви.

С каким весельем открывалась вера.

Теперь печальный и угрюмый штиль

Приносит запах мёртвого, как сера,

И кровью в маяке румянит шпиль.

Твой легкий шепот вскользь затронул эго.

Где грань меж злом и тем, что ты даёшь?

Брожу по рёбрам, что синее снега…

Ты говоришь, что любишь, только врёшь,

Впадая в мой гештальт безумной тенью

И представляя мужа. Он с тобой.

Средь запахов, пропитанных сиренью,

И комнаты, недвижимо пустой.

Ещё не поздно стать далёким ветром

В ветвях души, хранящих мой приют.

Тогда не будет нужд стремиться с эго

Ломать судьбу и ставить тумблер «Mute».

Воспоминаний дождь создал твой образ:

В немых очах заметен горький страх.

Я помню в полусумраке твой голос

И сладость поцелуя на губах.

09.10.22.

Чем больше я желаю спать, тем меньше я могу уснуть…

Когда я брёл по бухте той, везде искал твои глаза.

Ошибки – книги наших дней, а не совет; и в том лишь суть,

Что невозможно гресть вперёд, пока в душе идёшь назад.

А я не знал. Прошу, прости. И да, опять про шкуру стих,

Но ничего, переживёшь. Прошло… А сколько там прошло?

Всего два месяца, при том, что люди век кричат «прости!»

В подобном кейсе, как со мной. А до меня почти дошло,

Как исцелиться и забыть, и как не думать о тебе.

Вина жрёт, но знаешь что? Я наконец-то понял суть:

Ведь это часть лишь от того, что нужно помнить о войне.

Чем больше я желаю спать, тем меньше я могу уснуть…

Когда твой жалкий пидор мне от скуки шлёт свой детский гон

О том, что нужно «отойти, забыть», кидает блок угроз,

Мне одновременно и страх, и боль, и гнев диктуют в тон:

«Убей паскуд! Хотя постой, зачем мне лезть в этот навоз?»

Проснись и пой, моя душа, проснись и пой, проснись и пой!

Я точно знаю, что внутри тебя корысть и пустота,

Но мне так льстит речей остов: «Он недостоин, слаб, изгой!» —

От всех, всех, всех, кто (как же так?) ещё не умер от стыда.

Наверное, это парадокс: схизмогенез еретика.

Теперь, когда мы все свои, прошу, не тешься косяком.

Ты снишься мне, но всё равно твой выстрел – это предикат,

Необоснованный: «Нарцисс, идущий в странность босиком».

Я не такой (искал себя). И ты всё знала, но зачем

Ты начала загробный бой? Сначала «нет», а после «да».

Лишь из инстинкта брать «побед» бездумный оползень над тем,

Кого не сможешь ты понять, кто побеждён уже и так?

Или затем, что просто ты желаешь делать людям зло,

Надежду сладостных речей обогащая телом нимф,

А после в ад стираешь всё: и жизнь свою и жизнь его —

Изменой, страстью жить сейчас, быть под бухлом другой

С другим?

Или затем, что ты есть то, чем я назвал тебя тогда?

Простая шлюха, «алко-трип», «без головы». Ни дать ни взять.

Но я же помню запах слёз и шум любви, хоть иногда,

Ведь я б не стал встречаться с той, кто не умеет рассуждать…

Окей, прости! Сейчас я здесь, пишу стихи в последнем дне,

А рядом – только телефон, стакан с водой и цепь с руки.

Я знаю точно, что сейчас меня в твоей нет голове.

Я знаю, что спустя лишь «серп» совокупляешься с другим.

Но ничего, такая жизнь… Я, дура, вот к чему пришёл:

Не нужно бегать, умолять, искать не нужно, тратить сил

И быть настойчивой змеёй, когда твой свет к другим ушёл,

Ведь новый день приносит тишь, и вместе с тем давно простил

Тебя, окей? Но мозг не я! И каждый день всё об одном: