Этот мир меня избрал!

Только стих и свежесть утра

Разнесут мечтаний прах.

А звезда, смутившись будто,

Покраснеет в облаках.

20.02.23.

Человек запутывает нити,

Хлещет ром, проглатывает пули,

Дабы не остаться гнить и выйти

С полигона, где жрецы уснули.

Легионы с неба звёздным камнем

Опадают в ум, сливаясь с бездной.

Может быть, и вас в пути не станет.

Может быть, и я, как волхв, исчезну…

Отзвук страха сковывает руки

Тех, кто продолжает биться с мраком.

Нас пустые мрази на поруки,

Злясь, берут, откармливая браком,

И крадут последнюю надежду —

Засыпать, чтоб кем-то быть укрытым.

Игры в Бога тлеют где-то между

Страхом всех забыть и быть забытым.

После – гнёт искания без чувства,

Даль огней с люминесцентным кроем.

Так, как пред толпой, нигде не пусто,

Так, как «Харвест», ничего не кроет!

В новом мире быть другим не ложно:

Путь творца запутывает бегом.

Славу зарабатывать не сложно.

Сложно оставаться человеком…

14.07.24.

Как чёрная дыра без света и материи,

Оставшаяся в одинокой мгле,

Я угасаю медленно вне времени —

В безмолвном, безнадёжном забытье.

Разлившаяся спесь порабощенья пламени

Спешит украсть сокровище времён.

Пройдёт ещё этап, и фразами сакральными

Пополнится забытый пантеон.

Я никому не нужен – в этом смех и трагика:

Склоняюсь к правде, ночь держа в руках,

Как эхо – бонвиван, как сон во льдах Рейкьявика

Немыслимые таинства впотьмах.

И, если есть конец Вселенной удивительной,

То мне его вовек не рассмотреть.

С холодной пустотой, до ужаса губительной,

Не свыкнуться, не слечь, не умереть.

Как чёрная дыра, разбитая, прощальная,

Разорванная пароксизмом масс,

В моей крови кипит вина необычайная —

Согретый белизной межзвёздный газ.

Как черная дыра, заведомо погасшая,

Я убиваю медленно себя.

Туманности… Их красота манящая

Недосягаема больше для меня.

10.08.22.

Не может, не может и быть иначе:

Солёные капли в стекле хранятся.

И то, что я жив, – ничего, тем паче,

Тем полосы жарче протуберанца.

Не будет тиран по-другому править,

Сметая ветрами золу усопших.

Я мог в первом веке осётров багрить,

А стал пилигримом в пределах отчих.

Вину сберегу и печаль умою,

Как руки убийцы и грудь Мадонны.

Готовятся ночью полки к убою,

Пока я равняюсь на Аполлона.

И странно писать, и, наверное, стыдно,

Но стыд от любви, а она – придаток,

Пята Ахиллеса, зерна початок,

А зёрен средь плевел хмельных не видно!

Туманная марь всё впитает, кроме

Строки, что несёт кровяное тельце.

Последний патрон головной в обойме —

Неверия лётка – вопьётся в сердце.

Пройдет сорок лет, на весенней даче

Сбегу от старения – смерть догонит,

А шпиль на дольмене мой сын укроет.

Не может, не может и быть иначе…

20.03.25.

Я чувствую страх – это горы пожаров и бедствий

На нас надвигаются градом невидимых стрел.

Я чувствую зависть – ряды искалеченных шествий,

Как мёд, разливают на сотни просроченных тел…

Ты думаешь, будто есть нечто, прощённое веком,

Но жизнь есть гнилые початки во квире столбцов,

Незримый учитель, философ и стоик Сенека.

Как будто таким мне представлен придаток лжецов.

Ты мне объяснишь, жизнь (иль как там тебя именуют),

Что чувствую я! А, когда придёт время бежать,

Сбежишь, пари: черт не так страшен, как его малюют,

И чувства не дремлют, ведь их предначертано ждать.

Но сердце штормит и назойливо просится выйти,

Чтоб влить в меня яд прошлой жизни – источник Христов.

Я знать не желаю, что главная сила всей жизни

Составлена прописью странников-мертвецов:

«Градация зла и добра в бесконечном потоке

В итоге становится просто борьбой без границ».

Но те, кто так мыслят, не думают больше о Боге,

Не пьют с родника и не шествуют в пении птиц.