День все никак не заканчивался. Шестнадцать двадцать – это все, о чем я могла думать. По пути домой я смотрела на все часы, которые мне попадались, и, поставив велосипед в гараж, тут же полезла проверять телефон. Еще почти час.

Наша домработница – испанка. Она работала в гостинице, поэтому, когда я прихожу из школы, моя комната всегда похожа на прибранный номер в отеле. Одежда висит в шкафу или лежит в корзине для белья. В ванной развешены свежие полотенца. Уголок идеально разглаженного одеяла загнут наружу и приглашает прилечь. Не хватает только шоколадки на тумбочке, но стоит мне лишь щелкнуть пальцами, и она там появится.

Когда мы с Джоанной были в Италии, она восхищенно разглядывала наши номера. Джоанна – моя одноклассница. Я не особо-то с ней общаюсь, но дважды брала ее с собой на каникулы, потому что, во-первых, словами не передать, как мне было бы скучно в компании папы с Анной. Во-вторых, мои настоящие подруги сами все время куда-то ездят, а Джоанна – никогда. И в-третьих, все, к чему я привыкла, для нее ново, она от всего приходит в восторг, и это забавно. Иногда мне даже становится завидно, когда я вижу, как она сияет. Она всегда забирает бесплатные баночки с шампунями и пеной для ванной, мыло и шапочки для душа. В ее сумку попадают даже дорожные наборы для шитья и салфетки для полировки обуви.

Когда она впервые оказалась у меня в комнате, то рассматривала все с нескрываемым удивлением. Душ, гардеробную, кровать с балдахином, элегантный туалетный столик в стиле Людовика XVI, коллекцию старинных кукол за стеклом. Без «охов» и «ахов», очень тихо. Рассмотрев все, она спокойно произнесла:

– Тебе потом придется много работать, чтобы сохранить такой же уровень жизни, не говоря уже о том, чтобы стать еще богаче.

Это был самый странный комментарий по поводу моей комнаты, который я когда-либо слышала.

Почти четыре. Я легла на кровать и открыла ноутбук. Чтобы убить время, зашла на «Фейсбук», но смотреть в экран становилось все тяжелее. «Надо будет рассказать, что я поняла», – подумала я. Если бы она подпустила его к себе, то, возможно, ее брат остался бы жив. Но кто знает, как выглядел тот солдат. Может, у него были черные зубы и прыщавое лицо, может, у него воняло изо рта.

Но я бы все равно согласилась ради Пабло.

Ага, конечно, Одри Патс, ради Пабло. Братика, которого ты видишь только на Рождество.

Пабло часто выглядел отвратительно, даже за рождественским ужином: пятна еды, крошки, сопли над верхней губой. Среди других людей, например, как в бедной комнатушке с картины Ван Гога «Едоки картофеля», это бы не так бросалось в глаза, но когда на столе камчатная скатерть и хрусталь, это вызывает диссонанс. Я вдруг подумала: а ведь Пабло никогда не поправится. И это грустно.

Ох, возможно, я совершенно неправа, и дело было вовсе не в ее упрямом характере, а как раз в тех странных растениях. А вдруг все они, кроме лопуха, известные колдовские травы? Может, она и правда ведьма. Она? Или я в прошлой жизни? «Мирт», – напечатала я. На экране появилось растение с маленькими белыми цветками. Произрастает в засушливых солнечных областях Средиземноморья, – читала я. – При растирании листков издает ароматный запах. Раньше использовался для лечения бронхита, фарингита, экземы, стригущего лишая, высыпаний на коже, зубной и головной боли, а также при нарушениях менструального цикла. И ни слова о том, что он «смертельно опасен» или обладает «одурманивающим эффектом».

А что с лапчаткой? Латинское название происходит от слова potents – «могущественный», «сильный», благодаря целебным свойствам растения. Ее корень разжевывали, чтобы избавиться от зубной боли.