Глаза Гадеса опасно сверкнули в ответ на подкол, мускул дрогнул на его стиснутой челюсти, сухие желваки под бледной кожей заходили. Он шагнул ближе к Исе, его высокое мускулистое тело угрожающе нависло над молодым человеком.

– Следи за своим языком, Иса, – прорычал он низким и зловещим голосом. – Может, ты и лучший флорист в этом магазине, но я без колебаний заменю тебя кем-нибудь еще. Прояви немного уважения, – его пронзительный взгляд задержался на Исе, молча призывая его вести себя подобающе.

Иса на мгновение задержал взгляд Гадеса, прежде чем откинуть голову назад и рассмеяться, нарушая напряженную атмосферу: его смех был теплым, как постукивание малеты по ксилофону – непринужденное мелодичное звучание, рассеявшее сгустившийся в подсобке мрак.

– Расслабься, босс. Я просто прикалываюсь над тобой. Ты же знаешь, я само очарование, – сказал он, все еще посмеиваясь. – Я буду вести себя наилучшим образом, обещаю.

Тем временем Леда стояла на заднем дворе, прислонившись к кирпичной стене и нервно сжимая губами сигарету. Ее взгляд был устремлен поверх крыш домов. День был солнечный и, кажется, не собирался заканчиваться – она не была мастером накидывать экспозиции, но чувствовала странное умиротворение в покачиваниях ветвей оливы кругом.

Внезапное появление Гадеса в магазине заставило ее вспыхнуть от смущения и неприятного тянущего чувства в груди – будто что-то было неправильно. Будто было стыдно за вчерашний вечер и свой побег.

Леда вздохнула, потушив окурок в пепельнице и потянувшись всем телом. Мышцы ныли от усталости, ноги гудели, словно она стояла на массажном кресле и тряслась, как плохой фокусник – кое-где на коже даже появлялись красные пятна сыпи.

Гадес вышел через заднюю дверь, его высокая фигура заполнила дверной проем, когда он заметил Леду, прислонившуюся к стене. Он мог видеть усталость, отпечатавшуюся в каждой черточке ее тела, от опущенных плеч до того, как она неловко переминалась с ноги на ногу. Его взгляд на мгновение задержался на ней, отмечая изящный изгиб ее подбородка и длинные темные ресницы, отбрасывающие тени на щеки. Леда выглядела по-гречески прекрасно, совсем профилем не соответствуя эталонам греческой красоты – ее нос не был прямым или с горбинкой, он был вздернутым и похожим на острый пятачок. Верхняя тонкая губа аккуратно ложилась на пухлую нижнюю, не в силах ее прикрыть. Круглый подбородок, почти детский, дополнял ее странно взрослый и одновременно уязвимо-детский профиль.

– Чувствуешь себя лучше? – спросил Гадес, его глубокий голос нарушил тишину переулка. Это был искренний вопрос, но в его тоне чувствовалась скрытая озабоченность, намек на ответственность. Он знал, что вчера сильно надавил на нее, сильнее, чем следовало, и его грызло чувство вины.

Леда повернулась к нему, моргая от яркого послеполуденного солнца. Она подняла на него глаза, и на мгновение Гадес был поражен яркой синевой ее радужек, похожих на летнее небо в ясный день, на глубокий иссиня-морской оттенок лепестков молодых незабудок. В свете солнечных лучей они постепенно словно стали прозрачными. Гадес почувствовал странное стеснение в груди, ощущение, которое он не мог назвать точно, но однозначно вызвавшее в нем прилив эмоций (больше приятных).

– Да, намного лучше, спасибо, – ответила Леда, выпрямляясь и разглаживая помятую рубашку. Она на мгновение заколебалась, словно тщательно взвешивая свои следующие слова. – Я… Я хотел извиниться за то, что сбежала вчера. Я не хотел быть такой грубой. Это было просто… – она замолчала, прикусив нижнюю губу, пытаясь подобрать правильные слова, но неизбежно натыкаясь на стену стеснения перед лицом строгого и влиятельного Гадеса.