– Что же, и аванс вы готовы обсудить? – обрадовался, не подавая, однако, виду Иван Никитич.

– Непременно, – заверил его Петр Анисимович. – Непременно обсудим, причем не откладывая и с учетом нашей сегодняшней нехорошей ошибки.

Иван Никитич сделал неопределенное выражение лица, словно сомневаясь.

– Наше сотрудничество сделало бы честь «Листку»! – принялся уговаривать Сладков. – Соглашайтесь, Иван Никитич!

– Что ж, Петр Анисимович, я, пожалуй, и соглашусь. Меня, надо признаться, заинтриговала ваша история. Что-то в ней есть таинственное. Кто знает, не разрастется ли она, и правда, в полновесный сюжет для романа?

Тут же они заключили соглашение, так что Купря вышел от Сладкова не просто удовлетворенный извинениями за утренний пасквиль, но и воодушевленный открывшимися перспективами работы и заработка. В кармане у него лежал конверт с несколькими ассигнациями аванса и фамилией состоятельного Черезболотинского семейства.

Направляясь к торговой Покровской улице, где, как он теперь вспомнил, была открыта лавка купцов Добытковых, о которых рассказал газетчик, Иван Никитич шагал все медленнее. Как прикажете явиться к людям, не будучи им представленным? С чего начать разговор? Сослаться на Сладкова? Признаться, что забрал из дома погибшего голубятника конверт, адресованный госпоже Добытковой? Нет, ерунда какая-то получается. Да они его и на порог не пустят после того, что про него в утренней газете было напечатано. Да и точно ли вышло ли уже опровержение?

Иван Никитич растерялся и остановился посреди улицы. Он был сейчас на Александровской. Здесь было по черезболтинским меркам людно: мимо ехала телега, нагруженная духмяным сеном, со стороны базара шли хозяйки, несли корзины с купленным или нераспроданным товаром, старуха тащила козу на веревке, мужик чинил забор, громко стучал, прибивая отошедшую доску, мимо прохромал старик, укутанный не по погоде. Глядя на него, Иван Никитич сначала ослабил галстук, под которым было жарко, а потом вспомнил про доктора. Вот кто вхож в любой дом! Решительно развернувшись, Иван Никитич пошагал в сторону больницы.

Доктора Самойлова он застал в дверях кабинета, где тот застрял на пороге, не пропускаемый далее полной дамой, закутанной в цветастый платок.

– Двигаться, Поликсена Ивановна, двигаться! – увещевал он пациентку. – Хоть бы просто ходить!

– Да куда ж мне ходить? – недоумевала она. – Может, хоть микстуру какую выпишите?

– Нету таких микстур, которые от ваших бед помогают. Так что, любезная Поликсена Ивановна, как с утра позавтракаете – да непременно тем, что я вам рекомендовал, а не как обычно – ступайте в сад и прогуливайтесь хотя бы полчаса.

– Полчаса? – ахнула дама. На лице ее читалось явное недовольство прописанным лечением. – У меня там и места столько нету, чтобы полчаса ходить.

– А вы по кругу, по кругу, Поликсена Ивановна. Да к грядочкам наклоняйтесь, а то за яблочком вверх тянитесь. Вдох-выдох! Вот вам и утренний моцион.

– А нельзя ли, доктор, чтобы все же как-нибудь иначе…

– Никак нельзя. А теперь, простите меня, любезная Поликсена Ивановна, но меня ждет следующий пациент! – не сбавляя напора, проговорил доктор.

– Да я, собственно… – начал было Иван Никитич, но Лев Аркадьевич сделал умоляющее движение глазами, означавшее со всей очевидностью, что он уже и не знает, как отделаться от упрямой пациентки, и рад приходу нового человека.

– Да-да, господин Купря нуждается в моем скорейшем совете после пережитого потрясения! Мало того, что он стал свидетелем трагического события, так еще и был впоследствии оклеветан в местной прессе! – убедительно проговорил Самойлов. Поликсена Ивановна, наконец, посторонилась, и косо поглядев на Ивана Никитича, поспешила к выходу. Купря понял: она не столько вошла в его положение несправедливо оговоренного человека, сколько опасалась оставаться с ним в одном помещении. Есть такая порода людей, которые охотнее верят злым сплетням, чем правдивому доброму слову, какими бы аршинными буквами им эту правду ни сообщили. Они совершенно уверены, что дыма без огня не бывает.