– Кажется, никого! Пошли тихо, без разговоров.

Противно, по нервам, словно стеклом по стеклу, снова скрипнула дверь подъезда, и несколько теней, дрожа в ночном свете фонарей, скользнули по серым бетонным стенам жилых домов, быстро пересекли улицу и скрылись в темноте парка Зорге.

– Папочка, мне страшно!

– Виолетта, успокой детей! Мама, пожалуйста, не отставай!

– Господи милосердный, спаси нас и сохрани!

– Теперь только мы сами, только сами!

– Боже, Эдик, неужели это наш Баку?!

– Уже не наш.

Тот, кого они называли Эдиком, вдруг остановился и отвёл правую руку в сторону. Две женщины и два мальчика, наткнувшись на его выставленную руку, замерли за его спиной. Он напряжённо всматривался вперёд, туда, откуда шёл свет. Парк заканчивался, и за последним рядом деревьев уже виднелась широкая, освещённая фонарями улица Самеда Вургуна.

Несильный январский ветер с моря шелестел в пустых кронах, мерно раскачивая скрипучие голые ветки, сталкивая и спутывая их. В свете мерцающих фонарей и временами выглядывающей из облаков луны ветки деревьев казались беглецам сетью, которую на них вот-вот набросят. Других звуков слышно не было. Город, похоже, спал, и только эта странная компания нарушала спокойствие ночного парка. Эдуард пристально вглядывался в темноту, понимая, насколько обманчивым и опасным может быть видимое спокойствие притихшего Баку.

Оставаясь в тени дерева, он достал из кармана куртки пистолет, осмотрел его и снял с предохранителя. Рядом с ним, держа за руки двух мальчиков пяти и восьми лет, переводила дыхание Виолетта. Положив одну руку ей на плечо, а другую на сердце, справа от неё молча плакала пожилая женщина – мама Эдуарда.

– Придётся выйти на улицу, до машины несколько кварталов, но это самая оживлённая часть пути, – произнёс мужчина.

– А что если там азербайджанцы? – волнуясь, спросила Виолетта.

– Господи! – охнула пожилая женщина. – Накаркаешь!

– Поэтому первым пойду я, разведаю обстановку, а вы ждите моего сигнала, я мигну два раза фонариком, после этого пойдёт мама с сумкой, когда ещё раз мигну, пойдёшь ты с детьми! – проинструктировал Эдуард жену.

– Я могу повести Ашотика.

– Мама, я сказал: пойдёшь одна после меня! Нас много, и мы слишком заметны вместе. Всем делать только то, что я скажу! Пацаны, не дрейфить, всё будет хорошо.

И мужчина, суеверно сплюнув через левое плечо, осторожно пошёл на свет… Вслед его крестили две пары женских рук, а детские глаза неотрывно провожали отца, пока могли разглядеть: он бесшумно двигался скользящей походкой, ничем не выдавая своего присутствия. Это явно была походка профессионала.

Вот и улица Самеда Вургуна. Как назло, все фонари были исправны и хорошо освещали пустынную, но очень широкую проезжую часть и просторные тротуары. Никого. Окна в домах не горели. Странно: обычно несколько окон в доме всегда светятся. Кто-то наверняка мучится бессонницей, грея на кухне чайник. Или таксист, припарковав на тротуаре свою лимонную «Волгу» с шашечками, заскочит домой на чашку кофе. А то какой-нибудь пенсионер засобирается на рыбалку – отсюда до моря всего каких-то полчаса пешком. Но сегодня ни в одном доме на всей улице ни одного освещённого окна.

Внезапно, мигнув, погасли все фонари. Почему? Какого чёрта? На часах три часа ночи. «Ну, хоть это в помощь», – подумал мужчина и подал условный сигнал фонариком в темноту парка.

Послышался хруст веток под чьими-то спотыкающимися ногами, но почему-то очень частый. Шёл не один человек. Через несколько минут к мужчине подошли обе женщины и дети, которых он оставил в парке.

– Я же говорил идти раздельно! Что непонятно?