– Я выбрал исправлять, а не скрывать, – произнёс Давид, глядя прямо на сына. – Это труднее. Больнее. Безумно сложно просыпаться каждый день с осознанием того, что ты натворил. Но я должен был закончить то, что она начала. Возродить то, что я помог уничтожить.

Артём почувствовал, как его гнев требует выхода. Пальцы сжались на вилке с такой силой, что металл начал сгибаться. Он хотел вонзить её в стол, разбить тарелки, опрокинуть эту проклятую свечу, превратить комнату в то, чем была Амазония после деятельности «Артёмов Ресурс» – выжженной пустошью.

Огонь внутри него требовал выхода. Но он знал – стоит дать пламени волю, и сгорит всё, что они только начали строить.

Он медленно положил вилку рядом с тарелкой. Вдохнул. Выдохнул.

– Почему сейчас? – спросил он. – Почему ты вдруг решил рассказать мне это?

– Потому что происходит нечто, чего я не понимаю, – ответил Давид. – И я думаю, ты уже столкнулся с этим.

Давид активировал голографический проектор, встроенный в стол. Свеча погасла от потока воздуха, но её заменило красноватое свечение проекции, поднимающейся из центра стола. Трёхмерная карта заповедника зависла между ними.

– Восточный сектор, – сказал Давид, увеличивая фрагмент изображения жестом руки.

Красноватый свет голограммы играл на лице Артёма, отбрасывая огненные тени и создавая иллюзию, что под его кожей тлеет жар – внутренний огонь начинал резонировать с изображением «живой» воды Колыбели.

– Что ты знаешь о подземной гидрологии региона? – спросил Давид.

– Только то, что во время экологической катастрофы большинство водоносных слоёв было загрязнено, – ответил Артём, стараясь скрыть интерес.

– Это официальная версия, – кивнул Давид. – Но реальность сложнее.

Он изменил ракурс голограммы, и перед ними появилось сечение почвы под восточным сектором. Артём невольно подался вперёд. На глубине около трёхсот метров располагалась обширная пещерная система. А в её центре – огромное подземное озеро неправильной формы.

– Что это? – выдохнул Артём, хотя уже знал ответ.

– Местные называли его Сува-Кочи, – произнёс Давид. – Колыбель жизни.

Название отозвалось в памяти Артёма. Он уже слышал его – не от Дамира, а раньше. Гораздо раньше.

Внезапное воспоминание: он, семилетний, прячется за дверью отцовского кабинета. Взрослые голоса, напряжённые, серьёзные. «Сува-Кочи не может быть мифом, если все образцы указывают туда». «Это просто совпадение, Давид. Не впадай в мистицизм». «Если она была права насчёт этого…». Детское любопытство, непонимание, но имя запомнилось – Сува-Кочи, звучащее как заклинание.

– Озеро, каким-то образом пережившее экологическую катастрофу, – продолжал Давид. – Более того, анализы показывают, что вода в нём чище, чем была до катастрофы. Как будто… – он запнулся, подбирая слова, – как будто озеро очистило само себя.

– Самоочищающаяся экосистема? – Артём нахмурился. – Это невозможно. Нужны десятилетия, если не столетия.

– Именно. Но это факт. Более того, биологические пробы из этой воды показывают наличие микроорганизмов, которых нет в наших базах данных. Некоторые из них проявляют признаки коллективного поведения.

И в центре пылающей голограммы медленно вращалось изображение подземного озера – холодное, глубокое, как взгляд матери в старом фото. Вода и огонь, встретившиеся в странном технологическом танце.

– Коллективное поведение? – переспросил Артём, вспоминая странные узоры, которые формировали колонии бактерий в эксперименте Лин.

– Да. Они образуют структуры, – Давид изменил изображение, и перед ними возникла увеличенная проекция микроорганизмов. – Структуры, которые напоминают…