Соколова сузила глаза:

– Рекомендую сосредоточиться на центральных секторах. Особенно учитывая, что через неделю начинается плановая проверка стабильности биомнемических цепей.

Проверка стабильности. Эвфемизм. Учёные любили прятать опасные вещи за безобидными словами. Артём слишком хорошо помнил это по лаборатории отца.

И словно в ответ его мыслям, воспоминание ожило внезапно и остро: десятилетний Артём в защитных очках не по размеру. Рабочий стол, заставленный пробирками. Отец у голографического монитора, увлечённо рассказывающий о новом проекте. Внезапное движение – рукав задевает колбу. Разлитая жидкость, шипение, запах горящего пластика и обжигающая боль, расплавляющая кожу. Крик отца: «Что я наделал!».

Артём непроизвольно потёр шрам на предплечье, скрытый под рукавом.

– Вы в порядке? – спросила Соколова, заметив его движение.

– Да. Просто вспомнил… один эксперимент.

– Эксперименты требуют осторожности, – многозначительно произнесла она. – Особенно когда ты имеешь дело с тем, чего не понимаешь.

Артём чувствовал, что за этими словами скрывается предупреждение. Знает ли она о их ночной вылазке? О странных явлениях, которые они наблюдали? Обладает ли какой-то информацией о них, о нём самом?

Когда Соколова ушла, Артём заметил нечто странное: индикаторы безопасности вдоль коридора мигали в чётком ритме. Медленно, размеренно. Он достал планшет и активировал сенсор частот.

7.83 Гц. Резонанс Шумана. Та же частота, которую они фиксировали на поляне и в лаборатории.

Случайность? Или система безопасности комплекса каким-то образом реагировала на то, что происходило в восточном секторе?

Одно он знал наверняка: ему нужны ответы. И человек, который мог их дать, ждал его за дверью с табличкой «Д. Артёмов, Директор».

Апартаменты директора «Панглобального ковчега» больше напоминали оранжерею, чем кабинет руководителя. Вдоль стен стояли стеллажи с растениями – не декоративными, а дикими видами из заповедника. Каждый горшок имел маркировку с латинским названием и датой высадки. Некоторые образцы были подключены к тонким сенсорам, передающим данные на настенные мониторы.

Контраст с остальным комплексом был разительным. Здесь не было той стерильной, геометрически выверенной красоты технологического храма. Живое буйство листьев нарушало строгие линии, смягчало углы, наполняло воздух влажным дыханием настоящего леса.

Давид Артёмов стоял у кухонной зоны, расположенной у дальней стены. Он помешивал что-то в кастрюле, и голубоватое пламя газовой плиты отражалось в его очках – редкая привилегия настоящего огня вместо индукционных панелей. Запах специй наполнял помещение.

– Артём, – произнёс он, не оборачиваясь. – Проходи. Ужин почти готов.

Артём замер на пороге. Его всегда поражало, как отец мог создавать ощущение контроля над ситуацией, даже стоя спиной к двери. Словно весь воздух комплекса был его нервной системой, передающей малейшие колебания.

– Предпочитаю поговорить о деле, – холодно ответил Артём.

– Разговор за едой всегда продуктивнее, – Давид наконец повернулся. – Ты похудел.

Эта фраза, обыденная и внезапно личная, застала Артёма врасплох. Он ждал формального начала, привычного танца из полунамёков и сложных фраз. Но не это.

– Важно следить за своим телом на новом месте, – механически ответил он, подходя ближе. – Стресс влияет на метаболизм.

– Действительно, – кивнул Давид, – а какие стрессы у тебя, интересно?

В его голосе Артём уловил нотку искреннего любопытства. Не допрос директора, а вопрос… отца?

Ответить не успел – чашка с кипящей водой выплеснулась на плиту, и пламя взметнулось на мгновение выше. Артём непроизвольно отшатнулся, сердце сбилось с ритма. Воспоминание о лаборатории снова вспыхнуло перед глазами.