Её фигура выделялась на фоне бескрайнего белого полотна. Высокая, сутулая, она двигалась с размеренной уверенностью. Шаги её были настолько лёгкими, что снег почти не хрустел под её массивными сапогами, словно сам холодный мир расступался перед ней. Плащ, длинный и тяжёлый, из тёмного сукна, обшитый по краям грязным мехом, слегка развевался на ветру, оставляя за собой едва различимый запах прелой шерсти, будто пропитанной древней магией.

На её боку висела сумка, сделанная из грубой серой шкуры, местами потёртой, с глубокими швами, которые казались кривыми, как линии, нанесённые дрожащей рукой.

Внутри этой сумки лежало нечто яркое. Душа, заключённая в невидимую оболочку, излучала мягкий свет, похожий на свечение далёкой звезды. Она билась, как сердце, в такт чему-то невидимому, издавая еле слышные звуки, напоминающие шёпот. Это был не просто свет, а смесь эмоций, которые ощущались, даже если не смотреть на него.

Душа излучала чистоту, но эта чистота была испорчена, словно некогда идеальное зеркало покрыли тонкой сеткой трещин. Её аромат напоминал свежее яблоко, которое начало гнить: сладковатый, но с резкими, горькими нотами.

Грила остановилась на мгновение, её жёлтые глаза взглянули на сумку.

– Ещё одна для пира, – пробормотала она низким, почти шёпотом голосом, но в ночной тишине он звучал отчётливо, словно отразился от невидимых стен.

Её губы изогнулись в жестокой, самодовольной улыбке, которая на миг обнажила её острые зубы. Она знала, что душа внутри принадлежала ребёнку, чья глупость и непослушание стали его наказанием. Этот свет теперь будет частью её тёмного пира, пищи для магии, связывающей её мир.

Снег, казалось, сам стремился стереть следы Грилы, как будто мир хотел забыть о её присутствии. За её спиной они исчезали почти сразу, оставляя белоснежное, девственно чистое покрывало, будто она и не проходила здесь.

Ветер усилился, принося с собой слабый запах хвои и ночного воздуха, но за ним следовал тяжёлый, металлический аромат, который витал там, где она ступала. Это был запах её магии, её силы, её сущности – едва ощутимый, но заставляющий дыхание замирать.

Грила двигалась медленно, но уверенно, будто наслаждаясь этой ночью, как художник наслаждается последним штрихом на своём полотне. Её глаза смотрели прямо перед собой, и в них горело странное удовлетворение.

Когда фигура Грилы наконец исчезла из виду, ночь вновь погрузилась в полное безмолвие. Снег продолжал падать, засыпая деревню, пряча под собой следы её зловещего визита. Единственным напоминанием о том, что здесь произошло, оставался тонкий, почти невидимый след тьмы, который витал в воздухе, смешанный с холодным дыханием зимы.

Будто ничего не случилось. Но деревня уже не была прежней.

Ночной адский город, раскинувшийся на первом уровне Мифисталя, пробуждался от своей мрачной дремоты, словно огромный зверь, готовящийся к ночной охоте. Его сердце – выжженная земля, потрескавшаяся и покрытая рубцами огненных трещин, – билось в унисон с невидимым ритмом, задаваемым неведомыми силами. Из этих трещин поднимались столбы густого чёрного дыма, несущего с собой запах горелого камня и серы. Этот аромат, резкий, обжигающий, наполнял воздух, делая его вязким и удушающим, как заброшенное пламя костра, угасшего, но всё ещё живого.

Чёрное небо, бездушное и беззвёздное, нависало над Валдмором, как тяжёлый саван. Оно мерцало кроваво-красным светом, отражением неугасимого огня, что жил в недрах этого мира. Этот свет не согревал, а, напротив, обнажал весь ужас города, заливая мрачные улицы алыми отблесками, похожими на кровь, разлитую по холодному камню.