Но реальность оказалась совсем не сказочной.

Леона, то есть, теперь я, жила в доме мужа на птичьих правах. Она не была его истинной или любимой. Их брак — стандартный пример договорных союзов, напрочь лишенных каких-либо чувств.

Со стороны дракона.

Леона же, дурочка, влюбилась за три года их совместной жизни.

В этом мире истинность — нечто эфемерное, чудесное, практически утерянное. Очень-очень редко, когда она все же просыпается, объединяя дракона с его парой.

Из-за этого, крылатики почти вымерли. Ведь продолжить род они могли только в истинном союзе. А вот в таких, договорных, создавали иллюзию семьи, усыновляя человеческого ребенка.

— Так что насчет Эймы? — напоминает о себе супруг, прожигая во мне сквозные отверстия своими угольно-черными глазами. — Приемная дочурка уже не нужна? Спешу напомнить, именно ты ныла, дыбы мы забрали ее из приюта.

Бедная девочка. Белокурый синеглазый ангелок, ни разу не улыбнувшийся мне за те две недели, что я тут жила. Вернее, приходила в себя, осознавала произошедшее и строила планы, как быть дальше.

Оставаться мебелью при таком вот муженьке конечно же не входит в список дел на будущее.

Но Эйма… Тронула что-то, чего никогда во мне не наблюдалось. Новую струнку, появившуюся в тот самый момент, когда я ее увидела.

Она проскользнула в спальню, когда дракон ушел. Тихонько подошла ко мне, все еще пребывающей между двух миров, и сказала:

— Теперь ты оставишь меня тут одну.

Не спросила, а заявила твердо, со знанием дела.

Я как сомнамбула раскачивалась из стороны в сторону сидя на кровати, а в тот момент замерла, фокусируя на девочке взгляд. Маленькой, тонкой, почти прозрачной. Лет пяти или шести.

— Нет, я никуда не собираюсь, — пробормотала тогда я.

Эйма подошла на шаг ближе, оставаясь при этом все еще недосягаемой.

— Но я знаю те снадобья, что принес тебе старик Люфер вчера вечером. Матушка Шейра давала нам уроки зельеделия в приюте. Ты купила их, чтобы уснуть и не проснуться.

Я нахмурилась и мотнула головой.

— Глупости, детка. Иди к себе в комнату. Никуда я не денусь.

Она послушно ушла, а я только через несколько дней поняла, что эта девочка — моя приемная дочь.

— Эйма останется со мной, конечно же, — уверенно заявляю Рахгару, вздернув подбородок.

Он смеется.

— Удачная шутка, дорогая. Этот ребенок носит мою фамилию и никуда из этого дома не денется. Как и ты.

Будто вспомнив, при каких обстоятельствах мы беседуем, дракон хмурится, оглядываясь на постель. Затем подхватывает штаны с кресла, торопливо их надевает. Хватает ремень и направляется к выходу. У дверей оборачивается, пронзая меня взглядом.

— О чем ты только думала? Твоя ревность уже перешла все дозволенные границы. Придется вызывать дознавателя и трусить нашим грязным бельем перед следствием, — тут ему видно приходит гениальная идея и взгляд проясняется. — Если только… Ты не признаешься сразу.

— Я не убивала твою любовницу, Рахгар. А грязное белье — только твое, а не наше.

Что за имечко! Язык сломаешь. Я не сразу рискнула произносить его в слух, думала абракадабра какая вылетит, потом объясняй, почему неправильно супруга назвала.

— Меня не было в спальне всего ничего, а когда вернулся из купальни — Лизетт оказалась мертва! А ты у дверей терлась!

— Я мимо шла.

Так и было, между прочим. Когда из спальни вывалился полуголый дракон с бешенными глазами и побелевшими от страха губами.

Он поджимает эти самые губы, проводит пятерней по черным волосам, приводя их в более-менее приличный вид и выплевывает:

— Что ж. Тогда готовься к допросам. Лизетт была не какая-то шлюха…

Закатываю глаза и выхожу из комнаты поперед Рахгара. В самом деле, я не обязана это выслушивать!