Хотя Павел так редко ошибался... Уж точно пореже Саши. Сложно все это, в общем.

Вот и Саша теперь умыл руки. Вадим открыл было рот, чтоб предложить брату ходить к матери через день. В конце концов, это справедливо. Но Саша прочитал на лице Вадима эту справедливую мысль и обрубил ее на корню:

— Ты понимаешь, что я к ней ходить не буду. Прости, брат, но это ложится на тебя. Мне жаль, извини.

Пусть все остаётся как есть. Если вскроется материно безумие, то Вадиму будет гораздо тяжелее перенести презрение жены и тёщи. Он и так от них хлебнул, когда умер Павел и семья осталась без основного дохода. Вдоволь Вадим поунижался перед семьёй жены, где его попрекали каждым куском хлеба. Это до боли унизительное воспоминание давало Вадиму силы переступать порог зловещей комнаты, где затворницей томилась мать.

Когда-то давно маленький Вадим играл сам с собой на полу. Игрушки оживали на глазах, становясь героями его фантазий. Вадим пребывал в безмятежной поре детства, когда всё интересно, когда вокруг летают насквозь добрые феи и волшебники, а дом — самое прекрасное и безопасное место на свете.

Вадим глядел на мать, которая в ту пору была молода и прекрасна, словно принцесса из сказки. Миниатюрная женщина с разделёнными на ровной пробор тёмными волосами, заколотыми сзади в аккуратный пучок, смотрела на сына мягкими серыми глазами. На тонкой шее очень красиво смотрелось жемчужное ожерелье, словно цепь свисавшее почти до груди. У принцесс из картинок обычно светлые платья, но мама отчего-то предпочитает яркий красный цвет, она никогда не носит светлую одежду, особенно белые платья. Ещё мама почему-то панически боится запачкаться. Появление даже слабого слоя пыли на столике возле кровати может вызвать у нее настоящую истерику.

И все-таки мама — настоящая принцесса. Вадим улыбался ей улыбкой детского неподдельного восхищения.

Мать смотрела куда-то сквозь, лицо не выражало ровным счётом ничего. Вадим перенял материно странное спокойствие.

А потом мать резко дёрнулась, завидев что-то позади Вадима. Мальчик обернулся, углядев одну лишь пустоту, затем, на своё горе, повернулся обратно к матери. В глазах красавицы светилось безумие, ее по-детски страдальческое лицо тряслось в безмолвном ужасе. Как маленький ребёнок, она подносила ко рту свою руку, тоненькую, как птичья лапка, и тут же нервно ее убирала. Потом вскочила с места и сотрясалась уже всем телом, пока изо рта не полились нечленораздельные звуки, слюни и розоватая пена.

Счастливое детство маленького Вадима кончилось ровно в этот момент, отныне его наивная детская сказка переняла налёт кошмара, где опасность подстерегает в каждом углу, а добрая магия не всегда побеждает чёрное колдовство. С этого дня Вадим до десяти лет делил комнату с Павлом, который баюкал его, как младенца.

Впоследствии отец с Павлом аккуратно объяснили Вадиму, что у мамы иногда случаются припадки, она не совсем здорова.

— Разве ей не нужно лечиться? — простодушно спросил Вадим. — Меня лечат, когда я болею.

— Таких больных, как мама, калечат вместо того, чтоб лечить, — пояснил Павел. — Мы очень любим маму, с нами ей будет легче. Тем более, она не делает ничего плохого. Мы все вместе должны помогать ей и любить, она у нас одна беззащитная девочка на четверых мужчин.

Вадим не считал мать беззащитной девочкой, а себя — мужчиной. Он много думал о том, что его неприкаянность объясняется перевёрнутым вверх дном семейным укладом. Не может ребёнок быть мужчиной, а мать — беззащитной девочкой. Ребёнок должен чувствовать защиту от матери, а не страх за неё.