Как голубиная волна, что

Изумрудами степует берег,

Что блюзом байки травит

И очищает стыд от крапин,

Кидая вал за валом, в винт,

Морфеевы качели лентой,

Сталь зонгов обращая Летой.

Словить клина нужда была,

Чтоб враз отпустить узду,

Чтобы избыть вой лиха,

Стравить трефовый крап,

Достать игольчатых ужей —

Столочь шрапнельный визг

И мысли в Африку пустить

За страстным ритмом конга,

Чтоб наконец тебя забыть,

Клин выбить и зашить, и жить,

Но без тебя, мой Абу-Грей,

Беспечный бог морей.

Словила ветер, управляла тягой,

Крутила винт, в залив спускаясь,

Парила снова в небесах, бросая

Горсть за горстью скорбь

И маяту как шелуху,

Как чешую чужую,

С качелей солнца,

Сыпью в рассыпную,

Радугой свистя и зависая,

В объятья бухты не спеша и

Паутинку свить мечтая из слез,

Что были и прошли муссоном,

Сплести крест-накрест иль

Завить нулем: чет-нечет,

Но все чаты сбросить

Над мертвым морем,

Над Олюдениз,

Над пропастью тебя…

Но ветер крылышки сложил —

И я послушно вниз:

На милость воробьям и джекам,

Без паутинки и сетей, но

В кружевах из света.

И снова в Фетхие лазурь разлили:

Фламинго пропись штриховали и

Линовали небеса, теряя по заливу

Перья, что лепестками яхт в порошу

Голубых корундов марину обращали

И, вспарывая гладь по прихоти анют,

С миндальной легкостью лукавства

Разбросавших фисташки и кунжут и

Расплескавших мускус вместо масла,

Зевак ловили, потрафляя романтизму,

Как Ося с Кисой надувая простаков,

Как Сойер снимая пеночки с наива,

Желая получить за оперенье рыбку.

Хотелось тишины тебе —

Теплой и белой, а к ней

В придачу влажных губ

И смелости ладоней, чтоб

Шумный заслонили день

И ночь впустили днем.

Но тихо-тихо между

Нами не станет.

За шалыми губами

Мы спрячем мир на время,

Чтоб не блажил и не мешал,

Чтоб день включая выключал,

Мы с ночью разберемся сами:

Чья иноходь под стать снежинкам,

Чья морось губ рассвет пугает,

Чей жар буржуйку заменяет и

Кто немеет, лишь стают тени,

Робея истрепать впустую

Мозаичность в свете.

Скучайте ладонью,

Грустите очами,

Сияйте все дальше,

Как можно больше,

Как можно чаще.

Хорошо, что меж нами

Тихо-тихо не бывает.

Звезды зажигая сами,

И рдеем, и горим, и реем…

Жаль только искру

Безволия – толику:

Трескаясь жаром,

Мы высыхаем

Песками зыбучими,

Шелестом скуки,

Ковылкою лени.

Так тишину мы теряем

Меж делом, меж светом,

Между прочим, меж нами.

Не надо в прошлое стучаться —

Там нет дверей – сплошные косяки.

Зачем же нам глухие катакомбы,

Когда идут дожди и

Капли морем дышат и

В неводе тунца приносят?

То осень плещет Сингапуром.

Что в Сингапуре? Дождь.

Стоит стеной и шелестит,

Включая принтер струйный,

Укладывая жемчугом в корзину

Былое, небылицы и мою уссию.

Не надо дергать ручки, ища ключи,

Хитрить с отмычками – пустое…

Но это если Сингапур твой – ты.

А если прошлое иное —

Тогда смелей за косяки!

Коль о любви молчать в войну,

Сопеть, закусив губу, то – когда

О любви писать, как не в войну?

Гашеная луна войной заметней —

То не вина войны – любви истоки.

То тактика поэта – дар Гигальмеша,

Введенный греками в обычай,

Гомером признан за авгура,

Стрелами скреплен,

В сан облачен

И в раку вставлен.

В чаду вестей, известки ада,

Когда святая ложь от страха,

Срывая струны скрипке,

Вчерашнюю курсистку

Обращает папироской —

Воробьиным дымом, то,

Свинтившись, фрико-фокус —

Кривое отраженье – сатанея,

Пускает болеро в канкан

Ужами скорострельно,

Окурком заменяя

Пьедесталы Пасхи.

Тогда любовь и пьют,

И вьют, и выжигают

Луны на запястьях.

О любви писать в войну?

В чаду, когда и гнев, и ложь