Сердце Хадиджи вконец сорвалось с места, и она почувствовала, что слабеет от волнения. То же самое испытали и остальные, но, повинуясь воле главы семьи, они стали выходить из гостиной.

–

Все кроме тебя, Али, – сказал вдруг Мустафа.

Али вздрогнул. Он медленно повернулся к нему и молча встал рядом с сестрой, при этом ни разу не взглянув в её сторону.

–

Хадиджа, – обратился Мустафа, когда они остались одни, – подойди ко мне поближе.

Та побледнела, но всё-таки нашла в себе силы и подошла к нему робко, не поднимая головы.

–

Это правда то, что мне рассказал Али?

–

Да, отец, – догадываясь, о чём её спрашивают, ответила тихим голосом блондинка, – это правда.

Мустафа стал мрачным и, выпустив пар с ноздрей, заложил руки за пояс.

–

Зная, какой он человек, – сказал недовольный отец, – ты всё равно?.. Но как? Ведь ты же знала, что этого парня недолюбливают твои братья. Когда Али рассказал мне, чей он сын, я сразу же понял, что этот парень тот ещё брандахлыст! Но, а отец его и подавно филистер. И кроме как шантрапы, он не способен породить себе дитя. Омара я знал ещё в детстве, прежде чем он уехал в Тверь. И скажу тебе, – и сморщив лицо, будто испытав искреннее отвращение, он добавил, – что этот негодяй, этот барыга последний человек, с кем бы я хотел иметь дело. И с какой это стати ты посмела мечтать, что я свяжу твою жизнь, и породнюсь с такими подонками?

Последние слова отца ввергли Хадиджу в такой шок, что она аж невольно дёрнулась. Она испытала такой острый стыд, что предпочла сына человека, который причинил боль и несчастье многим семьям, что у неё закружилась голова. И, всё сильней впадая в краску, она будто слушала не слова, а принимала на себе хлёст плетей палача. Али с болью смотрел на беспомощность сестры, на её скукоженный вид, что, не выдержав, решил вмешаться.

–

Отец, – перебил он, – Хадиджа тут не виновата. Виноват он и только он!

Услышав слова брата, Хадиджа пришла в себя, вздохнула с облегчением и с благодарностью в глазах украдкой взглянула в его сторону. Даже несмотря на ту обиду, которую он ей нанёс, она все же тешила себя мыслью, что старший брат сейчас рядом и, как всегда, не даёт её в обиду.

–

Как ты посмел перебивать отца? – возмутился Мустафа, – Молчи! С тобой у нас будет отдельный разговор.

Али растерялся и, склоня голову, попросил у него прощения.

Обстановка в доме накалялось.

Мустафа, видя, как его дочь проявляет пасивность в разговоре, спросил, что она может сказать в своё оправдание?

Хадиджа подняла голову, и те слёзы, что давно навернулись ей на глаза, тихо заструились по щекам.

–

Я разве думала, отец? – молвила она разбитым голосом, – Я просто полюбила… И если бы я только знала… если бы знала…

Стрела пронзила сердце строго отца и прилив тёплого, самозабвенного сострадания охватил его душу. Он понял – она стала жертвой подлого коварства. И сморенный от жалости, он ощутил дрожь во всём теле. Конечно, в таком юном возрасте так легко обмануться, и пойти на поводу у вальяжного сердца. К тому же дочь росла в изобилии любви со стороны всех членов семьи и всегда судила остальных по своему нраву. Откуда же ей были ведомы те тёмные стороны этого коварного мира, что надёжно были скрыты от её глаз притворной любовью? И в этом целиком и полностью была и его вина. Ведь сыновей-то он часто выпускал в свободный полёт, а её, пусть и елейно, но всё-таки держал в златой клетке. И теперь, мотивируясь чем, он намеревался сделать ей реприманд? В её слезах было его полное фиаско как отца и воспитателя.

Лицо Мустафы обрело важное, спокойное выражение; он покачал головою, словно для того, чтобы спрятать своё смущение. И, глотнув в горле слюну своей досады, он примирительно молвил: