– Ну что, пойду я домой, – решил Ара, когда в комнату явились Агни и Виталий. – А то тут уже стриптиз устраивают.

– Ара! – мглисто надавила Роза.

А Ара повздыхал утробно за жизнь, за работу, да выскочил до придорожного столба. Где оставил сырую визитку и ушел домой усталый и унылый. И немного грустный.

Банана согнали с кресла на стульчик, усадили на его место Агни, как «Королеву Бала», и стали уничтожать оставшееся пойло. А Роза взяла у Банана зефирно белую сигарету «Kenta» и, под-закинув голову, опять обернулась хладной.

Нет, нет. Это не была безрукая Венера, хотя чем-то и походила на неё, ведь далеко не случайно Виталий не на ней остановил свой выбор. Это была ещё и близорукая Венера. И в полусвете светильника она регулярно сжимала ладошки густых ресниц, бросая усечённый взгляд на микро циферблатный хронометр, вознесенный вглубь секретера.

– Чего ты, Роза, надрываешься? – посочувствовал ей Виталий, угнетаемый чувством вины за то, что не оправдал её ожиданий. И переставил часы на стол.

– Не клади часы на стол! – встрял Банан. – Это что тебе, столовый прибор, что ли?

Виталий стебанулся, но – дико. И переставил часы на подоконник.

– Вот ты приколол, Виталя, со своей услугой, – усмехнулся Банан. – Когда человек смотрит на часы, ему кажется, что он куда-то опаздывает, чего-то не успевает. Время угнетает человека. А ты поставил переносчик этой заразы прямо перед носом! Наверное, поэтому-то ты и не носишь часов?

Но Виталий уже сидел на стульчике, упав головой на колени, и, обхватив их руками, ни то о чём-то переживал, ни то что-то пережёвывал. Или уже пережевал свои переживания, но никак не мог их хоть как-то проглотить, смирится с тем, что из рациональных побуждений он отверг иррациональные, стоявшие за Розой:

Как за цветастой ширмой, за которой она ещё вчера уже прямо за столом начинала медленно для него раздеваться у него в предвкушении предстоящего им сегодня соития, слушая, как туго бьётся его мозолистое (от сердечных подвигов) сердце. Стараясь попасть в ритм с его тамтамом. И сегодня, в душе уже абсолютно обнаженная – всем своим трепетным сердцем – и готовая ко всему, совершенно искренне устремилась было к нему навстречу, светясь от счастья. Абсолютно уверенная в том, что она безусловно победит в этом нелепом состязании свою неказистую подругу, которых все красавицы берут с собой отнюдь не для того чтобы им проигрывать, но только для того чтобы более выгодно смотреться на их фоне. А вероятному другу покорённого ею красавца было кем заняться, и их компания не распалась раньше времени. Да и чтобы красавцу не пришлось разрываться пополам между старой дружбой и новой страстью.

И теперь, от внезапно охватившего её разочарования, Роза столь же решительно завернулась от Виталия в черный плащ абсолютного равнодушия. А потому – столь же решительно и распахнула его полы Банану. Представ перед ним, так сказать, во всей красе! В том самом обнаженном от любых предрассудков сиянии счастья, которое в ней вчера за столом буквально весь вечер искрилось улыбками в предвкушении своей сегодняшней победы. Снова накрыв Банана с головой плащом своего величия. Чтобы он опять утонул у неё на груди в его нежных складках и навсегда в них с тех пор потерялся, даже уже не пытаясь выпутаться из этих блестящих – в свете луны – иллюзий.

Когда Агни не выдержала этих художественных толкований Бананом реальности и заслышала новый позыв страсти, она сгребла Виталия в охапку со всеми его сомнениями и уволокла его прочь, в ночь.

И пока Виталий и Агни висли в мягком воздухе двора, в опьяненном мозгу Банана судорожно извивался скользучий червячок сумасбродной активности. И он с энтузиазмом пролетария кидал в Розу словами, отточенными, как серп, и вескими, как молот: