– Ну а как ты хотел, призвание, оно само человека выбирает, твое дело только сюда прийти, оно само тебя позовет… – говорит утешающе и как-то сочувственно, вроде как – ничего, держись, и похуже бывает, хотя куда уж похуже…

– А… а что это? – верчу в руках странный предмет, который я выбрал, вернее, наоборот, предмет, который выбрал меня…

– А ты… не знаешь? – Распределитель смотрит на меня удивленно, вроде как намекает – как такое можно не знать, а ведь можно не знать, и пропади оно все, не знаю я, не знаю…

– Не знаю, – кажется, мой ответ звучит слишком резко, нехорошо как-то звучит, вроде как – отстаньте от меня все…

– Ну отлично, а то я уже испугался… думал, ты знаешь… никто не знает, ты знаешь, вот будет дело…

– А правда… что это?

Тут же спохватываюсь, ну да, мне же сказали, никто не знает, нет, мы же умные, нам сто раз повторить надо, и сто первый еще для надежности…

– Вот ты и определишь… – Распределитель кивает.

– Я?

– Ну, должен же кто-нибудь…

Наконец-то взгляды поворачиваются к другим, кто выбирает скрипки, удочки, мельничные жернова, я остаюсь наедине с тем непонятным, что выбрал, вернее, не я выбрал, меня выбрали, – еще раз открываю шкатулку, которую невозможно открыть, потому что внутри все сплошь проложено тонкими листами, испещренными черточками, для прочности, что ли, или черт пойми для чего… Меня провожают сочувственными взглядами, я сам готов проводить себя сочувственным взглядом, прижимаю к себе то, что выбрало меня, что-то подсказывает мне, что не мне суждено раскрыть эту тайну…

…прятать, прятать мысли, даже не мысли – мимолетные проявления мыслей, потому что он (они) чувствует их мельчайшие искорки, ничтожнейшие проблески, ловит даже не идеи – обрывки образов, которые могли бы сложиться в идеи, если бы я им позволил. Прятать – а лучше сразу перебрасывать в тогда, я не говорю «завтра» или «в каком-то там году», я говорю – «тогда», в этом «тогда» я прячу парусники, которые умеют плавать не по воде, а по воздуху, в этом «тогда» я прячу повозки, которые ездят не из отсюда туда, а из тогда в тогда. Перебрасывать нужно как можно скорее, чтобы он (они) ни о чем не догадался, только это не помогает, он все равно догадывается, он не оставляет меня, преследует, вызывает на откровенный разговор где-нибудь нигде где все помпезное, роско…

– …почему вы не хотите?

– Я не собираюсь вам ничего объяснять.

– Вы хоть понимаете, что вы в роскоши жить будете?

– Вы хоть знаете, сколько разработчики получают?

– Да я не…

– Ой, не надо, вы просто человек слабый, в себе неуверенный, вам в себя поверить надо, в люди выходить…

Еле сдерживаюсь, чтобы не дать ему (им) в морду, что ты вообще про меня знаешь, что ты вообще понимаешь, каким ты меня видишь, нарисовал себе в голове образ слабенького человечишки, развеять бы сейчас твои иллюзии, показать бы, кто я… а кто я, я такой и есть, можно подумать, я могу что-то сделать против тебя, только отправлять в тогда зеркало, которое видит звезды и чашу, которая ловит голоса звезд.

Он (они) злится, рвет и мечет, давай, давай, рви, мечи, все, чем я могу отомстить тебе – смотреть, как ты рвешь и мечешь и ничего не можешь со мной сделать, ни-че-го.

Иногда я вижу других таких же, как я, – нет, конечно же, не здесь, вернее, не сейчас, а в потом – их творения стоят на постаментах рядом с моими, и кто-то невдимый и неведомый из тогда рассказывает кому-то никому, показывая на пустые подставки – вот здесь могла бы быть машина, которая преобразует пространство во время, а здесь могла бы стоять машина, которая преобразует время в пространство, а тут вы могли бы увидеть прибор, раскрывающий другие измерения… Нет, увы, вы никогда их не увидите, их нет, им так и не суждено было появиться. Нет-нет, с их создателями все хорошо, они благополучно прожили свой век, до глубокой старости, да… Нет, они ничего не сделали, только могли бы… почему? Этого никто не знает, почему они делали так…