Она была там, в чужом неведомом лесу, и сама была зверем. Хищником. Лаской.

Бежала, отставая на полкорпуса от своей провожатой, и нисколько не задыхалась на бегу. Вперед, вперед, вперед! Мелькают огромные деревья, кусты, высоченная полевая трава. Весь мир стал невероятно большим, словно неведомая страна великанов. Высокая, в самое небо, потемневшая от времени стена из неправдоподобно толстых бревен, замшелая темно-зелеными космами.       Темно. Кажется, ночь. Пасмурная летняя ночь. Такая же ночь когда-то была. Когда? В чьей жизни? И эта стена очень знакомая, только высокая неимоверно. Может быть, она была ниже? И где она расположена? Где?

Ласка оглядывалась, давая понять, что самое главное вспомнить: где, когда, а еще с кем? Кто-то очень громко, почти оглушающе, фыркнул над головой. И Ольга бросилась прочь. Летела, в неистовых и сильных прыжках стелясь над ночной землей, радовалась своей силе и неутомимости, пока, с разбега, не наткнулась на носки огромных замшевых сапог.

– Ну что?  –  спросил громкий и уверенный женский голос у нее над головой,  –  не набегалась еще?

– Голос женский,  –  запоздало и медленно соображала Ольга.  –  Женщина  –  кто? Самка человека. Человек. Люди. Люди живут в домах. Ласки живут в норах. Она  –  ласка. Или же все-таки человек?

– Хватит притворяться! Возвращайся!

Мир вокруг стремительно закружился. И Ольга удивленно ощутила, что предметы стали во много раз меньше. И стена, та самая деревянная стена с узкими оконцами тоже уменьшилась и оказалась знакомой стеной дедовой конюшни на краю деревни.

– Деревня. Там –  дома и у нее есть дом. И там ее ждут.

– Ну, наконец- то!

Ольга оглянулась. Перед ней стояла женщина в старинном, русском, богато украшенном одеянии. От ее рук, простертых ладонями вверх, и от лица исходил теплый ласковый свет.

– Царица из сказки? Боярыня? Княгиня?

– Правильно.

И вывернулось из самых глубин памяти:

«Князь Игорь и Ольга на холме сидят,

Дружина пирует у брега.»

– Правильно!

– Княгиня Ольга. Ольга. И она тоже Ольга. Кажется…

– Ну, вот. А теперь вспомни, как бабушка учила тебя молиться.

– Бабушка. Молитва. Кажется так: Во имя Аллаха милостивого и милосердного… Или нет? Не то…, но так молятся. Тоже молятся, кто? Не помню. Молитву помню, а кто  –  нет. Бог един, для всех един. Для человека и птицы, и зверя любого, и дерева, и травинки. Он всех любит и заботится. Заботится как отец. Да. Вот еще так можно: Отче наш, иже еси на небесех…

– Ну, наконец-то!

И вновь все закружилось стремительно и жутко. Ольга понеслась куда- то в неуправляемом вихре, зажмурилась, и вдруг все замерло. Она ощутила свое тело, затекшее, какое-то чужое. Вернулась боль, и девочка со стоном открыла глаза: серый сумрак, догорающая свеча в изголовье и склонившееся над ней лицо.

 Другое. Совсем другое, и только голос знакомый.

– С возвращением!

Тяжелая ложка у запекшихся губ и тонкая струйка прохладной влаги в пересохшем, как пустыня, рту.

– Пей и засыпай. Спи. Хорошо спи. И не уходи больше. Ни за кем не уходи. Все, кто нужен тебе  –  здесь. Они поделятся силой, поддержат. Спи.

Ольга спала, просыпалась и вновь бессильно засыпала. Ее поили  теплыми, терпковато-горькими настоями, после которых во рту долго держался мятный холодок. Обтирали лицо и тело влажными тряпками. Она некоторое время старалась держать открытыми глаза и снова проваливалась в сон.

***

Прошло еще трое долгих суток, прежде чем, измотанная бессонницей, беспредельно уставшая женщина вышла на чужое утреннее крыльцо. Она посмотрела на встающее над лесом солнце и сказала хозяевам:

– Вот теперьможно и отдохнуть немного. Теперь она непременно поправится. На сегодняшний день я питье ей оставила. А завтра приду.