На кладбище Ноктич, уже не сдерживаемый никакими требованиями конспирации, предался своему особенному, гульскому разврату в полной мере. Он жаловался могильным памятникам, что не может присоединится к настоящим мертвецам в их упоительном забвении; заламывал руки перед особо вычурными статуями, стеная, что ему такой никогда не поставят; а порой, будто окончательно сойдя с ума, выделывал головокружительные коленца и хохотал странным, дребезжащим, как пустое ведро, смехом.
Именно поэтому гулей не пускают на похороны.
Опьянение Барриора потихоньку плыло к берегам тяжелой, черной меланхолии. Но, чтобы пополнить трюмы необходимой для этого провизией, оно решило заглянуть в порт слезливой ностальгии. Мечник высказал желание проведать фамильный склеп Бассорба.
– Это плохая идея, – сказала Колцуна.
– Кольцо.
– Что – «кольцо»?
Барриор достал из кармана перстень с фамильным гербом.
– Вот кольцо. В склеп можно зайти только с его помощью. Я ни разу там не был. Как только получил кольцо, я его заложил. Теперь – или никогда, да? Пора бы уже.
– Ты ошибаешься.
Барриор многозначительно подмигнул, словно ему были ведомы все тайны человеческой души. Если бы он вспомнил, что сейчас ночь, а его лицо, к тому же, скрывает шлем, возможно, он удержался бы от этого поступка.
– Ноктича нельзя оставлять одного, – предприняла еще одну попытку цыганка. – Этот старый дурак сейчас самого себя в землю закопает.
– Старейшина Ноктич! – заорал во тьму Барриор. – Не желаете ли познакомиться с обитателями усыпальницы Бассорба?
– А то, конечно. Отрадно будет увидать счастливцев.
***
Печать на перстне Бассорба идеально подошла к каменному медальону на вратах гробницы. Мраморные плиты с хрустом сдвинулись, разрывая оплетающие их полотна плюща. Изнутри дохнуло смрадом, холодом и тьмой.
– «И в Тлеющем Лесу я есть», – прошептал Барриор и шагнул внутрь, и растворился во тьме, в неслышном шорохе расходящихся портьер мрака.
– …
– Эй, – вскоре донеслось из тьмы, – Не посветишь?
– Сам там разбирайся, – ответила Колцуна. – Я туда не ногой.
– Тут со мной Ноктич. Я рядом с ним и в темноте неуютно себя чувствую.
– Сам разбирайся.
– Старейшина Ноктич! Что вы видите? Вы здесь? Вы где? Да все демоны на ваши головы…
После некоторой шуршащей возни из мрака выкарабкался Барриор, покрытый пылью и паутиной, злой, как огр. Он грубо рванул на себя фонарь цыганки.
– Верну.
Колцуна ничего не сказала.
– Ты же не думаешь, что… Что?
Склеп был пуст. Голые, покатые стены, по которым хаотично бегал свет фонаря. Ни следа захоронений. Ни следа рода Бассорба и его почивших отпрысков. Только в пол был встроен огромный металлический диск со множеством символов, от него исходил тихий, ровный гул, от которого воздух наполнялся темной, ужасной сладостью. У стены, прижав колени к подбородку, неподвижно сидел Ноктич.
– Что здесь происходит?
– Хотела бы я знать, – сказала откуда-то из внешней тьмы Колцуна.