– А ты в каком ряду стоял?

– Бестактный вопрос.

– В пятом?

– Да.

Барриор еще больше помрачнел и, к удовольствию Ноктича, с удвоенным энтузиазмом налег на вино. Со стороны помоста зазвучала скрипка. Мелодия кружилась в неспешном ритме опадающих листьев и парящих черных птиц, словно вырезанных ножницами на гладкой ткани неба; каждая нота как темное откровение.

– Хорошая песня. Мы с братишкой Люцем частенько под нее выпивали. За этим самым столом. Пили, как сволочи, бывало, – сказал Барриор, проводя пальцами по вырезанным на столе двум буквам.

– Ты поэтому этот стол выбрал?

– Пили, как сволочи, – подтвердил он и, видимо, решил, что на сегодня с него хватит.

Колцуна едва успела убрать миску с остатками гульгуляша, когда на это место шлепнулось лицо великого воина Барриора Бассорба.

***

Несмотря на все смехотворное франтовство наемников было в них что-то отталкивающее, что-то болезненно чужеродное. Улыбки как зияющие раны, в дыхании чудятся нотки падали.

Чигара, по приказу отца взявший на себя обязанности кастеляна, выделил дружинникам комнаты в северном крыле особняка, потом проводил их в общую трапезную. Вечерело, поэтому слуги подали холодные остатки обеда – Вокил никогда особо не заботились об изысканности блюд или грамотной сервировке, оставив эти глупости выскочкам Дуло. Их пища была проста и безыскусна.

На стенах Трапезной, словно напоминание о не знающей промаха руке дарителя, висели черные медвежьи шкуры и желтые оленьи черепа. Кроме них единственным украшением была картина с всадником на боевом туре. Великанских размеров зверь, как и его наездник, был облачен в бронзовые латы. Лак, покрывавший картину, шелушился от старости и походил на крокодилью кожу.

У всадника не было правой стопы. Кроваво-красная шпора, которой он подгонял зверя, была надета на культю.

– Экое кошмарное чудовище! – сказал тот, кого называли Удивительно. На его уродливом, покрытом оспинами лице сияли небесным светом нежные глаза, в окружении пушистых, как у девицы, ресниц.

Чигара посмотрел на Удивительно с презрением. Конечно, как же, этот наемник, как и остальные, трусливо прятал свой мнимый недостаток за другим уродством – неестественной, павлиньей вычурностью. До обеда он скрывал свое лицо под полумаской из меди и золота, изукрашеной травлеными кислотой узорами и драгоценными камнями; снизу нее, прикрывая нос и губы и шею, висела кольчужная вуаль. Какой позор.

– Сила лордов Вокил, – сказал Чигара, кладя на стол свою культю, – в преодолении рамок, навязанных нам природой.

– Лод, – вмешался усатый, тот, кого звали Золотым Сердцем. – Он не хотел обидеть ни вас, ни, конечно, великий клан Вокил. Его замечание относилось, конечно же, к этому эээ…. этому большому быку на катине.

– Сила и упрямство боевых туров древности, – продолжал Чигара, не отрывая взгляда от Удивительно, – заключена и в нашей крови. Если вы это имели в виду под чудовщиностью, то да, мы – чудовищны, ибо остаемся храбрыми воинами с любыми, самыми разрушительными увечьями, и Близнецы одаряют нас ими только ради того, чтобы мы могли возвеличить в битве свою и их славу.

И Чигара замолчал, ожидая, когда и эхо и смысл его речей дойдут до этих клоунов. К его ужасу, Удивительно только подмигнул ему небесно-синим глазом и снова принялся за холодный гульгуляш. Остальные и вовсе оставили его слова без внимания. Чигара с горечью подумал, что сразу должен был бросить женолюду вызов, но сейчас момент упущен. Сейчас это будет позором и ребячеством, смехотворной выходкой обиженного мальчишки.

– Так-так-так, молодой лорд, – раздался слабый голос и все разом повернулись к двери; даже самый чуткий из них не услышал шагов постороннего.