– … он туда впишется как чересчур большой боров в чересчур маленький хлев…

– Под ним спят в великих чертогах своих могучие сторожа…

– … смажем его бока жиром неиспользованных историй и чудаковатых метафор, и дело в шляпе…

– В прохладной тиши, в торжественной тьме они величаво лежат…

– … добавим любовной линии? Дамам нравятся любовные линии…

– … на фоне такой трагедии?

– … Барриор… Барриор…

– … умерла…

– … на фоне трагедии любовные линии еще больше трогают сердца. Многие сначала придумывают любовную линию, а потом, для фона, приплетают трагедию, и очень даже хорошо получается…

– Но пусть их покоем не будет обманут, кто возжелает их клад…

– … Бариор, да очнись ты!

Барриор вздрогнул и разлепил глаза. Он чуть не заснул, убаюканный мерным рокотом голосов вокруг, разомлевший от вина и тепла. Колцуна настойчиво теребила его за рукав.

– Ты уже слюни начал на нагрудник пускать, – сообщила она. – Не очень-то здесь расслабляйся.

– С вами расслабишься, – Барриор смущенно вытер кирасу полой плаща.

Ноктич потихоньку раскачивался на месте, загипнотизированный видом пьющих в свое удовольствие людей.

– Расскажи лучше, ради чего мы так рискуем, – попросила Барриора Колцуна. – Расскажи про свой меч.

– Я вижу насмешку в твоих глазах, – погрозил цыганке пальцем мечник.

– Как можно!

– Боюсь, что ты ничего не поймешь в наших с Кларой отношениях.

– Я всякого за жизнь наслушалась.

– Ну ладно, если ты просишь… Повстречался я с ней еще до вступления в Лебединую Дружину… Нет, пожалуй, начну с другого. В детстве меня обучал фехтованию старый рыцарь Бруцвик, из свиты Вокил. Меня, да сына лорда, с которым мы были приятелями. Бруцвик знал наизусть названия более тысячи ударов мечом, сейчас, наверное, знает больше, если еще жив. Феноменальная была у старика память! – Барриор шумно отпил из кружки и продолжил. – Так вот. Рубились мы и друг с другом, и с деревянными чурбаками и с коровьими тушами. Однажды… Когда мы тренировались… Атилла, ну, то есть лорд Вокил, вернулся с охоты. Кучи забитых им зверей были за его спиной, на телегах. А еще он принес на вытянутых руках распоротого клыками вепря пса, Принц, кажется, его звали. И приказал сыну добить его.

– И что?

– Не делай вид, что тебе эта история интересна.

– Заканчивай, раз начал.

– А что? – Барриор качнулся, но Колцуна придержала его за плечо. – Знаешь, я теперь думаю, что сам Атилла ранил пса, а никакой не вепрь. Знаешь… чтобы проверить сына на прочность. Если бы Чигара взял меч, он бы его остановил, Близнецами клянусь.

– А он?

– Чигара не смог убить пса, бросил меч.

– Ты…

– Я взял меч и добил несчастное животное. Финтом таким, красивым. Как Бруцвик учил. Голову с плеч!

– Странно, что Чигара тебя теперь недолюбливает, да?

– Милосердие, понимаешь? Я не хотел красоваться, ничего такого, просто… Само собой так получилось.

– И…

– Атилла подарил мне этот меч. Не знаю. То ли ему понравилась моя решительность, то ли он не хотел, чтобы его сын когда-либо касался этого страшного оружия. Не знаю. С этим мечом я потом сбежал из города. Потом присоединился к Лебединой Дружине. Все, конец истории.

– Постой. Почему ты назвал меч Кларой?

– Мне просто нравится это имя.

– Собаку ведь не Принц звали, да? Ты это выдумал, ее звали…

– Да заткнись ты уже.

– … Кларой?

– Нет. Я же говорил, что ты ничего не поймешь? – пробормотал Барриор. – Говорил же?

– Много воевал? – сменила тему Колцуна.

– Ага. В Мюръ, Бревалле-Нойде, Блаширхе, Оскир. Все эти битвы прошел. Бились мы так: самые храбрые и умелые стояли в первом ряду, потом – по убыванию и храбрости и, знаешь, умелости. Всего пять рядов пехоты.