Атилла еле заметно кивнул, словно слова наемника подтвердили какую-то его давнюю догадку.

– Нам бы хотелось поско’ее увидеть нашего д’уга, – напомнил усатый.

– Барриор Бассорба бежал из темницы, – равнодушно сказал Атилла.

– Бежал, великий ло’д?

– Именно это я и сказал, – лорд Вокил оставался бесстрастным, но на лбу взбугрилась червем толстая вена. – К моему большому сожалению, часть вины за это лежит на моем сыне.

Чигара почувствовал, как жаркая краска стыда заливает его лицо, и проклял себя за эту слабость.

– Он не смог в должной мере присмотреть за нашим пленником, или посчитал это необязательным, – продолжал Атилла. – Так или иначе, во искупление своей вины мой сын поможет вам отыскать Барриора. Ко всем вопросам, связанным с пищей и ночлегом, также обращайтесь к нему.

– Благодаим, великий лод. Есть ли у вас идеи, откуда нам следует начать поиски?

– У вас же есть собственная ищейка, разве нет? – поинтересовался Атилла и, не дожидаясь ответа, добавил. – Барриор мог уйти в Подземелье. Но я бы обратил внимание на лавку Янса Духа – там он заложил свой меч.

– Ужасно. Какой позо’ для воина. Ценный у него был меч. Ве’оятно, он за ним ве’нется.

– И я так думаю. Янс Дух, со всем присущим ему благочестием, пойдет моей власти навстречу, как, впрочем, и всегда.

– В таком случае не смеем более отнимать ваше в’емя, великий ло’д, – усатый поклонился, и наемники направились к выходу.

Чигара двинулся за ними. У дверей он не выдержал и обернулся. Солнечный свет, кое-как пробившись сквозь городские дымы и туманы, с трудом просочившись сквозь пыльные стекла узких окон, попадал в Зал Оружия совсем выдохшимся, и помещение тонуло в сумраке. Только над дальней стороной зала висела железная люстра, помогая дневному свету пламенем свечей, чтобы осветить лорда Вокил во всей подобающей ему славе. Голова Атиллы была непокрыта, и его длинные пепельного цвета волосы струились, как плющ, опутавший старую твердыню. Осанкой лорд походил на памятники воинам древности, и казалось, что он сидел здесь всегда и будет сидеть вечно, даже если стены его дома падут и по Залу Оружия будут гулять только стылые степные ветра.

Однако с этого ракурса, при этом свете, лицо отца показалось Чигаре слишком маленьким и изможденным на фоне величественных доспехов и могучей гривы волос, словно каменная маска на стене, с трудом протиснувшаяся сквозь чересчур пышное великолепие декоративных узоров.

Таким он и запомнит отца.

Чигара вышел, и стражники закрыли за ним двери.

Бруцвик наконец-то шевельнулся, нагнулся к уху Атиллы и тихо сказал:

– Псы взволнованы, мой лорд.

– Они просто почуяли от наемников недостойный мужчин запах духов.

– Они почуяли смерть. От этих клоунов просто разит смертью.

***

Вечерний осенний туман сдвинул древние улицы Бороски так, что они стали похожи на волглые туннели кротов. Он лип к окнам «Разрубленного шлема», пытаясь просочиться внутрь, тонкими холодными щупальцами, просочиться в щели под дверью и в рассохшихся рамах окон. Но в таверне властвовал другой туман: печной и табачный дым, глубокие тени цвета крепкого кофе, теплый ласковый сумрак оттенков старой кожи, умбры и шафрана. Такие, как сегодня, цвета получались только у старых художников, которые смешивали глину с мест сражений и оружейную ржавчину, а чтобы красный светился изнутри неземным сиянием, добавляли в краску смолу вишневого дерева.

Если взглянуть на зал сверху, примерно с точки, где висит люстра, над стойкой, то можно в подробностях рассмотреть его планировку. Зал буквой П огибает большую закрытую кухню, стоящую в середине, по обеим сторонам которой поднимаются лестницы на второй этаж. Вдобавок, в левом крыле в стену вделан огромный очаг, а перед ним – небольшой круглый помост, на котором в иные дни выступают барды или проводятся декламации стихов. Пол из толстых дубовых досок, кое где проседает, даже несмотря на вбиваемые каждый год подпорки – просто из-за того что слишком много людей в доспехах, весящих, как бронированный конь, любят иногда плясать, когда песни бардов им особенно нравятся. Или драться, когда не нравятся.