Послушник без имени никогда бы не признался, но его уродство казалось ему самым отчаянным. В отличие от других собратьев, он не мог скрыть за капюшоном или тюрбаном черты своего лица, мучительно вытянутые в подобие свиного пятачка. В тенях мраморных зверей он становился понятным себе. Гиена щерила пасть, в которую он вкладывал розы; лошадь клонила свою голову к его ладоням, словно желая напиться из них росяной влаги; лев струил гриву, в изгибах которой угадывалась осень.

Наконец, после долгих блужданий в тумане он остановился у статуи, которая в темноте казалась огромным ветвистым деревом. Только приглядевшись, можно было понять, что статуя изображает колоссального лося. Камень кое где растрескался и осыпался, но величественная крона его рогов ветвилась так же, как и сотни лет назад, и в ее каменных извивах плели свои гнезда птицы.

Послушник поставил фонарь на землю и бережно развернул тряпицу, в которой была скрыта Темная Дань. Он ногтями (никаким инструментом, даже деревянным, этого делать было нельзя, об этом все знают!) разгреб землю у лосиной могилы и вложил туда дар. Потом закопал, потом склонил голову и прочитал Заклинание, которое передавалось у послушников из поколения в поколение.

– Дай мне зубы, дай мне глаз. Дай мне губы, дай мне скулы, дай мне щеки, дай мне нос. Дай мне уши, дай мне брови и ресницы, дай мне родинки, прыщи. Убери ты чешую, убери ты перья, волосы ты убери и мех, пусть лицо мое же станет как у всех.

Никогда, никогда этот ритуал не срабатывал. Была, конечно, легенда, о послушнике, который обрел после него нормальное лицо, но была ли она причиной или оправданием ритуала – неясно.

Послушник без имени продолжал бормотать Заклинание, склоняясь все ниже, пока запах гниющего животной кровью тумана не сменил запах влажной земли, травы, цветов лунатиков. Вдруг порыв металлического на вкус ветра разодрал полог тумана, и в небе засияла луна, и все в мгновение изменилось.

Ранее невидимые тени от звериных памятников хлынули вокруг послушника, как черные реки в серебряных берегах. Замерцали в лунном свете тропинки, проложенные улитками на каменных надгробиях. Завитки тумана теперь отливали лазурью и аквамарином. Статуи зверей теперь выглядели иначе: гиена ласковее, лошадь беспечнее, а лев мудрее. Казалось, вздрогнули и очнулись от вековечного сна статуи доисторических уродов, и растянули свои закеменевшие мускулы со скрежетом и скрипом. Только статуя лося, издырявленная, как головка сыра, как лепрозный царь, осталась такой же, и именно из нее раздался царственный голос.

– Склонись и слушай, – сказала статуя.

Послушник затрепетал всем телом. Бог гиен и носорогов снизошел до человеческой речи?

– Выполни лишь одно обещание и будешь вознагражден тем, что тебе причитается, – сказала статуя.

– Господин… Я хотел бы получить нормальное лицо.

– Не сейчас! – в гневе великом закричал каменный лось, и послушник задрожал. – Ты еще не заслужил. Слушай же мое повеление. Внимательно слушай.

– Да, господин бог.

– Завтра, когда начнется Турнир, жди у дверей Приюта. Откроешь их на стук, и впустишь тех, кто придет, без лишних вопросов.

– Но, господин бог…

– Молчи и повинуйся. Без лишних слез, мой поросенок, выполни предначертанное свыше и обретешь награду.

– Да, господин бог.

– Теперь иди.

– Да, господин бог.

– Ты будешь героем, не забывай об этом.

– Да, господин бог.

– Героем, что получит награду.

– Да, господин бог.

– Иди уже. Если задержишься здесь хоть на минуту, то боль и смерть падут на тебя.

– Но, господин бог…

– Пошел отсюда!

Послушник еще раз поклонился и засеменил к ограде, до сих пор не до конца веря в свое счастье. Он не увидел, что из-за статуи лося выходит черноволосый человек и блюет, согнувшись в три погибели.