Он подобрал деревянного паяца с пола и почти всю ночь потратил на его освобождения из нитей. Если бы слугам было дозволено входить в его комнату, а не просто оставлять еду на подносе у двери, то они могли бы увидеть утром, что мальчик спит в обнимку с деревянной страшной игрушкой, прижав ее жесткий каркас к своему теплому боку.

***

Ночь перед Фестивалем – самая особенная ночь в году, это известно даже самым юным послушникам Приюта. В эту ночь воздух полнится запахом свежей крови, идущим со стороны боен, где заранее забивают подготовленный к празднику скот; туман гуще, чем когда-либо, и в его очертаниях можно увидеть свое будущее; в голосах ночных птиц слышатся проповеди и заклинания. Ночь волшебства. Ночь Темной Дани от тех, кто осмелится ее принести.

Послушник, не имевший еще имени из-за незначительного возраста, прекрасно знал все эти жутковатые истории, которые рассказывались в общей спальне по ночам после отбоя. Но здесь, в этой сырой тьме, он уже сомневался, что у него хватит отваги на задуманное.

Если молодые и наивные города окружали себя пастбищами, пашнями и виноградниками, то Бороска была настолько стара, что засеивала свои нивы только костями. Мрачные, бесплодные сады, состоящие из надгробий и склепов, держали стены города в траурной осаде. Только с высоких крепостных башен было видно, где заканчивается некрополь, и то не со всех.

Как и всякий запущенный сад, кладбище заросло бурьяном хаотичных захоронений: могилы бедняков чередовались с монолитами аристократов, герои лежали бок о бок с разбойниками, а священники – с вероотступниками. Границы некрополя, как и границы кварталов Бороски, были весьма расплывчатыми: нельзя было понять, где кончается Старое Кладбище и начинается Новое, где кончается Новое и начинается Языческое. Только заброшенное Кладбище Зверей было, как бы, наособицу, и буйные заросли человеческих смертей обходили его стороной. Это было одно из тех мест, наподобие разрушенного дома Безумной Нелли или (вымарано), одно существование которых уже страшная сказка.

Здесь были похоронены священные звери прошлых веков. Надгробные скульптуры изображали туров, гиен, львов, волков и лошадей. Был даже дикобраз, который вместо игл распушился мечами – причуда какого-то воинственного царька забытой династии. Если у кого хватало безрассудства забраться глубже, он мог увидеть невразумительные статуи существ, когда-то проигравших безумную органическую битву, бушевавшую на заре времен – последних солдат разбитого наголову стерильного воинства. Они давно поросли мхом, но и сквозь него угадывались формы, то ли искаженные столетиями ветров и дождей, то ли изначально отвратительные.

Послушник без имени днем приходил сюда за цветами и корнями трав, которые не росли больше нигде. Отцы-настоятели, вероятно, были бы весьма недовольны, узнав, что их воспитанник посещает это место. Мрачное, гневное место, не осененное благодатным двуединым светом Близнецов. Место, заслуженно преданное забвению, как и его мнимый хранитель – бог зверей и растений, кошмарный Бо-Йелуд, о котором – ни слова!

Если бы отцы-настоятели задали вопрос послушнику, почему он так часто бывает на Кладбище Зверей, то у него было наготове множество ответов. Здесь не бывает вурдалаков. Здесь растут редкие травы. Здесь можно испытать свою веру.

На самом деле безымянный послушник приходил сюда из-за чувства внутреннего родства с каменными оскалами звериных статуй. Якобы из-за прикосновения Бо-Йелуда (молчание!), как думали его невежественные родители, он родился с головой, больше похожей на свиную, чем человеческую. Они с радостью отдали его в Соборный Приют, где он и вырос.