Гамза как бы ненароком остановился около ширмы и, сделав вид, что поправляет тарелки на подносе, попытался разобрать, о чем говорят эти подозрительные личности. К сожалению, до него долетали только обрывки фраз.


– … не занимаюсь…


– … если дело в цене…


– … грешил раньше… помогая господину цирюльнику…


– … господин Гау…


– … уезжаю из Старой Ведьмы…


– … девочка… гробовщика…


– Умерла, – вдруг громко раздалось прямо у уха мальчика, и одна из ширм отодвинулась.


Гамза чуть не уронил поднос, а из закутка вышел худой бледный человек с длинными черными волосами. Он неприязненно посмотрел на оторопевшего слугу и направился в сторону выхода.


Гамза покраснел и поспешил ретироваться, краем уха услышал только что-то о болезни (Гамза переболел как-то ушной чесоткой, вот была морока!) и про какие-то «в высшей степени неэтичные меры, продиктованные страхом», и «они сожгли его целиком вместе с» … нет, не разобрать. Мальчик надеялся, что господин из Университета не заметил, как он ошивался около его столика. Щедростью такой важной птицы не стоило рисковать из-за любопытства. Возможно, если Гамза сможет ему угодить, тот возьмет его в свои слуги и заберет в Университет!


К тому же, самый загадочный гость на сегодня сидел в другом месте – за столиком, в самом дальнем от очага углу. Здесь косые углы были слишком высокого о себе мнения, предполагая, что они – прямые, а пьяный архитектор когда-то проспорил кучу монет, поклявшись, что сейчас покажет этим недоумкам, как правильно пользоваться ватерпасом. Освещения здесь практически не было, и Гамза даже не мог разглядеть ни лица, ни роста, ни даже какого пола этот таинственный гость, словно его окутывала непроницаемая дымка. При этом понятно видно, что он все время крутит головой, будто ему все вокруг очень интересно, а в данный момент, в эту самую секунду он смотрит в упор прямо на бедного Гамзу.


***

Стефания Дуло знала практически все тайные ходы в их особняке; многие она разведала сама, некоторые ей показали дети слуг, с которыми она водила дружбу. Поэтому ей не составило труда пробраться в комнату брата, где его заперли в наказание. Стефания, хоть и не всегда была нежна с младшим братом, как того требовала мать, но в этот раз она была благодарна ему за благородный поступок.


– Пс-с, – сказала она из-за деревянной панели и постучала по ней подушечками пальцев, чтобы не напугать своим внезапным появлением. – Это я. Вылезаю.


– Сестра! – Стефан помог отодвинуть панель. Хоть он и знал про тайный лаз, но никогда бы им не воспользовался из-за своей, временами доводящей сестру до бешенства, честности.


– Привет, – сказала Стефания, распрямляясь и отряхивая платье от пыли. – Ты тут как, разиня? Ничего не надо принести поесть?


– Нет, я не голоден, сестра, – никогда они друг друга по именам не называли. – Слава Близнецам, у меня всего достаточно.


Стефания только хмыкнула. Комната брата была похожа на келью: стены и потолок тонули в тени, ускользая от свечного света; из обстановки: кровать, да стол, подогнанный по высоте для мальчика. Как каверна, проточенная водами благочестия в драгоценном камне особняка Дуло. Единственная зажженная свеча выстраивала вокруг них шатер из мерцающего, как дыхание, света.


На столе – тарелка с сыром, пшеничным хлебом, гроздью винограда и яблоком, которое мальчик едва надкусил. Лежала книга, раскрытая на священных текстах, коими Стефания никогда не интересовалась, в отличие от брата. Она вскарабкалась с ногами на кровать, прижав подбородок к коленям, из-за чего ее тень на стене приобрела какой-то птичий, колюче-задиристый вид. Стефан сел рядом. Маленькая тень округлой формы, воробьиного размера.