Если вы внутри потока истории, если вам обжигает лицо и сердце знойный ветер пути, неведомо куда, но в будущее, если вам нестрашно покинуть насиженный Египет, привычную Иудею, вросший под кожу Совок, вы начнете понимать другого, того, кто успел встать на этот путь и даже успел сказать что-то по пути. Смотрите картины Алека Рапопорта. Ведь русская культура в Америке – это не только бармицве по пятницам.
Пейсах и исход иудеев, Пасха и крестный ход христиан, спасение и путь еврея, христианина и еще неведомо кого – все это впаялось в одну судьбу, в одну жизнь художника.
«Адам и Ева» (1994, 48Х54, $8000)
Яростное, как калифорнийское небо, начало картины.
Они предвкушают от плода Древа познания, Древа Добра и зла, извечно зеленого и незрелого плода – где вы, совершенные знания, совершенное Добро и зло?.
Они покинули крестообразное Древо жизни, превращенного в уличную пожарную колонку. Мир нарочито современен, потому что первородный грех становится неизбежным уделом каждого. Потому что каждый в мире картин Рапапорта либо уже встали на путь, либо вот-вот тронутся, как эти двое. Мы живем в трогательном мире начала нового пути. «Вагончик тронется? Вагончик тронется? Вагончик тронется? – перрон останется…». Впереди – и «в поте лица» и «в муках рожать будешь» и насильственная смерть первенца, а пока они, так похожие на довоенных физкультурников, еще счастливы неведением своего пути, пути без конца. Картина, несмотря на свою завершенность, также не имеет конца: она лучиста, а луч не иссякает
«Склады к югу от Маркет» (1995, 60Х71, $8000)
«Ты был на землетрясении?» – быть несущественно, как несущественно «быть или не быть». Нас здесь, на Земле, начиная с неолита, побывало уже более 80 миллиардов. Нет, не ради простого бытия являемся мы такой огромной толпой.
Загнанная стайка машин, похожих на беспризорников или пэтэушниц, только что давших, прижавшись к кирпичной стенке. Клочки объявлений на той же кирпичной стене цвета запекшейся крови, что сорванные трусики. Как их, однако, достали! Наверно, хором. И по-ка-чи-ва-ю-щи-е-ся вокруг дома, по-ка-чи-ва-ю-щий-ся мир, по-ка-чи-ва-ю-ще-е-ся от потрясения насилием небо. Многих, вероятно, шокировала эта картина. «Так не бывает», «этого нет, не было и не будет» —кричим мы со всех сторон и как только до нас доходит смысл этого небытия картины, мы начинаем говорить о событии: «да! Это и со мной! И во мне! И надо мной!» Событие есть рефлексия бытия, начало пути и воспринимается нами только как небытие, а если оно, увиденное нами – простое бытие, то что в нем событийного?
Это не нас покачивает по миру и бросает то в эмиграцию, то в христианство, то еще куда – это покачиваются мы и мир одновременно. Событие – это огромный маятник мира и легкий зигзаг нашей жизни.
Красная юбка (1994, 48Х54, $8000)
Кто только и как только не рисовал мадонн – от Рафаэля до Петрова-Водкина.
Материнство – это всегда вызов. Вызов разьяренному Минотавру времени, свирепому быку социального хаоса. Мать – хилый и беспомощный тореадор, и неясен исход ее поединка. Это неважно, что ее бедра безобразно широки, нога вздернута как для пинка всякому, кто тронет ее завернутое в красную тряпку, а лицо – в замоте дел. Она – одна против всех и всего. И защищает она не только жалкий комочек жизни. Она защищает, замотанная и развинченная, еще одну попытку воплощения идеи. Верит ли она в Бога или нет, но из ее лона вышел и на ее руках – Сын Божий, ибо мы все Его дети, прежде всего и помимо всего.
В мир вошла еще одна душа, и мать бросает вызов прошлому, настоящему и особенно будущему: смотрите, оно, лежащее у моей груди, может перевернуть весь этот ваш мир и все это ваше будущее, о котором вы так печетесь!