И вот они встретились, плоть к плоти и дух с духом. На кресте, бывшем только что орудием пытки и смерти, но ставшим теперь их опорой и великим символом единства Бога как вертикали креста и Человека как горизонтали.

Горизонталь человека – в его растекании и освоении земли и мира, горизонта и ойкумены, в его простирании по просторам, вертикаль же нам нужна, чтоб не забывалось нам наше предназначение, чтоб не упирался взгляд – хозяйственный (Каинов) в землю, бесхозный и блудный (Авелев) – в горизонт, чтоб мы могли видеть небо и звезды, Космос и Бога, для того и храмы все – возвышенные и вознесенные к небу круги. Вертикаль нам нужна для противостояния физическим законам воплощения и тварности.

Когда небо станет алым, вновь впишутся друг в друга и воссоединятся воедино восьмиконечная Вифлеемская звезда, восьмиконечный крест и цветущее райское Древо Жизни: «Среди улицы его, и по ту и по другую сторону реки, древо жизни, двенадцать раз приносящее плоды, дающие на каждый месяц плод свой; и листья дерева – для исцеления народов. И ничего уже не будет проклятого…» (Апок. 22.2—3).


Наверно, мне боле не видать и не читать «Анастасис» Алека Рапопорта. Что мог – понял, как мог – рассказал. Теперь и мне в путь. И вам.

Мона Лиза Чайнатауна («Chinatowns girl» Алека Рапопорта)

Памяти любви посвящается

Вот картина «Мона Лиза», известная также как «Джоконда», она принадлежит кисти Леонарда да Винчи. Она также – собственность Лувра и входит в достояние Франции. Ее знают все. Ее присвоили себе двадцать пять генераций и миллиарды зевак, экскурсоводов, копиистов, искусствоведов и интерпретаторов. Поэтому ее можно считать принадлежащей всему человечеству.

Но давайте отвлечемся от этого и попытаемся осуществить только – взгляд на мир. Посмотрим на это как на картину мира, онтологию и, погружаясь в эту картину, мы вынуждены будем примолкнуть в созерцании – нам нечего сказать в добавление к этой картине и к этому миру, как нечего добавить к распускающейся в цвету сакуре.

И только после молчаливого созерцания мы сможем вернуться к словам и рассуждениям, например, к такому, что эта картина обращена из человека в растворяюшийся покойный космос, подернутый дымкой печального времени – а что есть печальней времени? – Только улыбка Джоконды. Но в этой печали – зарождающийся гуманизм Ренессанса, когда человечество своими гениями осознало равновеликость идеи человека и идеи Бога, а потому и ответственность человека за своего Бога. Мир «Джоконды» – расширяющийся мир от человека к открытому универсуму. При таком взгляде человечество и каждый смотрящий «Джоконду» принадлежит ей. Подобно тому, как всякий смотрящий «Троицу» Рублева приобщается к Богу в Его христианской интерпретации.

Художник никогда не расставался со своей картиной и сразу заключил ее в тройную рамку – переплет окна, нарисованная рамка картины и материальная рамка. Этот калейдоскоп реальностей есть отражение дифференцированности жизни, в которой возможно и допустимо все, где множество частных смыслов не сводимо к одному. Мир разный – говорят нам рамки картины. Весь спектр реальности предстает перед нами: идеальная реальность – рамка нарисованного окна в мир, на которую опирается Мона Лиза, виртуальная реальность нарисованной рамки картины, закрепляющая за Леонардо права собственности на Мону Лизу, и, наконец, действительная реальность картинной рамы, витиевато сколоченная луврским плотником. В этих трех обводах – платоновское троичное единство и тройственная полнота мира и потому их три. Мир – реален, действителен и выдуман, мним одновременно и неразрывно. В этом – драматургия нашего бытия и существования.