Лучший его соученик, друг и соратник – дирижер Александр Лазарев ныне входит в мировую элиту, гастролирует по миру и включает в свой репертуар произведения учителя. Пока тот был жив, они с жаром обсуждали дирижерскую интерпретацию и понимание произведения. Николай Корндорф, будучи предельно требовательным к исполнителям, был беспредельно и беспощадно требователен и строг к самому себе. По сути, первое исполнение каждого произведения означало возвращение к партитуре, ее совершенствование, улучшение, как правило, благодаря сокращениям.

Одиночка. Труженик. Профессионал. Экспериментатор.

Он не только экспериментировал в собственно музыке, но и в исполнении ее, превращая симфоническое произведение в театр инструментов. Помимо партитуры он даже писал траектории движения оркестрантов по сцене и залу. Так, например, «Примитивная музыка» исполняется 12 саксофонами, свободно передвигающимися не только по сцене, но и по залу, среди слушателей. Это – типичный для Корндорфа инструментальный театр, так же, как и яркое «Да!!». Апофеозом этого театра является «…она вертится!» – самое оригинальное и необычное сочинение, целый спектакль, многоуровневый и многослойный, с цитатами и из Галилея, и из Баха, и из Малера и еще много откуда.

Он терпеть не мог любительщину и дилетантов. Не без содрогания он, например, вспоминал свою работу в университетском театре Марка Розовского (но не самого Марка) «Наш дом», где выросло много подлинных мастеров сцены и экрана, но было и много людей случайных, будущих геологов и физиков, а не актеров.

Корндорф первым ввел в симфонический язык народные голоса. Вообще, при сложнейшей технике, он не чурался ни откровенно попсовых или фольклора, или церковно-колокольных мотивов. Он вообще не ставил никаких границ для музыкального материала, превращая в музыку все, что может звучать. «Ярило», наверно, самое исполняемое сочинение, музыка глубоко русская, дохристианская, по настроению перекликающаяся со многими работами и поисками Стравинского: здесь сам музыкальный строй – глубинно народный.

Его музыка, необычная и одновременно предельно органичная действию, помнится по фильмам «Десять негритят» С. Говорухина, «Морской волк» И. Апасяна и другим.

Меня потряс Гимн №2, который я сходу прослушал несколько раз. Это – манифестация отсутствующей мелодии, драматургия звука. По своему воздействию Гимн №2 сравним с «Болеро» Равеля и «Караваном» Дюка Эллингтона. И одновременно – это своеобразнейшее, необычное произведение, симфоническое по исполнению и хоровое – по природе.

С 1988 года он, наконец, стал «выездным», когда уже все стали выездными, а некоторые даже и въездными. Вместе с Губайдулиной, Шнитке, Щедриным и другими он совершил поездку в Бостон (США) на фестиваль «Making Music Together», где выступал также в качестве дирижера Ансамбля солистов ГАБТа. Вслед за тем, в 1990 году – поездка в Германию, в качестве члена жюри Второго Мюнхенского Биеннале. 16 мая следующего года он уезжает в Канаду. Германия, США, Мексика… В 1992 году участвует во Франкфуртском фестивале в качестве композитора и дирижера. Исполнение оркестром Большого театра под управлением А. Лазарева 3-ей симфонии стало, по его признанию, самым значительным событием его музыкальной жизни.

Он уехал в Канаду, когда его старшие товарищи по нонконформизму стали шаг за шагом признаваться за классиков, когда ярлыки «отщепенцы» на них обветшали и сильно полиняли. Неистовый и бескомпромиссный, Корндорф ушел от соблазнительной столбовой признания. Он уехал в Канаду, где продолжал напряженно работать, дирижировать, исполняя свои и чужие произведения, выступать с концертами, статьями по музыковедению и лекциями, на музыкальных фестивалях, и писать, писать, писать, совершенствуя и оттачивая свое незаурядное мастерство.