Он положил трубку, молча постоял перед Егором, потом, ни слова не говоря, повернулся и вышел из комнаты. Как позже узнал от друга Егор, Вадик, почуяв неладное, совершенно неожиданно, не сговариваясь заранее с Егором, наобум выпалил его отцу первое, что пришло на ум, и оказавшееся по чистой случайности той же самой версией событий, которую озвучил и сам Егор, а именно, что они поменялись приставками, на время ли, или навсегда, это уже не имело значения.

Как это получилось! Какие демоны решили так пособить Егору, спасти его от гибели и вывернули всё так, что эта вопиющая, наглая ложь прокатила, была принята! Почему отец не стал больше расспрашивать ни о чем, не попросил Вадика позвать к телефону родителей, чтобы с ними попытаться выяснить, как обстояло на самом деле?

Егор лежал, не в силах пошевелиться. Он не чувствовал облегчения или радости, нет, ему было тяжело и мерзко. Немного погодя в комнату вошла мать. Она села на край кровати и спросила:

– Ты брал деньги?

Егор был настолько изможден уже пережитым, что новый допрос показался ему жесточайшей пыткой, будто наполовину утопленного и вынутого из воды в самый последний момент, его, еще не успевшего надышаться, не успевшего наполнить воздухом легкие, вновь окунали в пучину. Он нахмурился и отрицательно покачал головой.

– Поклянись, – потребовала мать. – Ну, своей жизнью ты не побоишься поклясться, а моею и подавно… поклянись жизнью отца.

Егор застыл в оцепенении, уставившись в экран телевизора, на котором крупным планом расплылось похожее на кота хитрое усатое лицо Миронова. Это был подлый ход. Он любил отца, и не хотел клясться его жизнью. Егор долго глядел в одну точку и молчал. Эта долгая пауза говорила сама за себя: он лжет, лжет от первого до последнего слова. Но потом он все же выдавил из себя: клянусь.

– Скажи: клянусь жизнью отца, – потребовала мать.

– Клянусь жизнью отца, – кисло пролепетал Егор. «Жизнью отца Вадика» – тут же проговорил он про себя.

– Ну что же, будем считать, что все было так, как ты рассказал, – сказала мать и ушла.

Вскоре отец купил то, о чем давно мечтал, на что копил – новую бордовую классику, «шестерку». В ней его и убили.

Сначала позвонили домой. Мать долго плакала в родительской комнате, потом уехала на опознание. Отца нашли (Егор узнал об этом позже), сидящим за рулём своей машины с заточкой в ухе. При нем был его газовый пистолет. Впервые в жизни Егор испытал животный страх и всеобъемлющую вселенскую, волчью тоску. Эти чувства были намного сильнее, серьезнее, реальнее всех других, которые до этого ему довелось когда-либо испытать. Безысходность. Одиночество. Разверзшаяся над ним черная, ледяная бездна, и он, маленькая беззащитная, безвольная крупинка в ее глазах.

Мать не говорила с ним об этом. Эта тема пугала их обоих, и они будто вычеркнули ее из своей жизни. Из общей, поступающей извне информации Егор узнал, что убийц так и не нашли, и что сама трагедия была непосредственно связана с отцовской бензоколонкой и рэкетом. Кстати сказать, о злосчастной бензоколонке мать тоже больше никогда не упоминала, кому она досталась после смерти отца. Позже Егор сам с собой додумывал, что отец, скорее всего, отказался платить дань, или не уступил свою долю бизнеса, но истинна так и не обнаружилась. И сейчас, через десять лет, Егор уже не слишком и помнил отца, его лицо, только общий размытый фон. Это был еще один призрак из прошлого, мрачный, печальный призрак.

Машину мать сразу же продала, и не только из-за того, что в ней произошло, а потому, что нужно было на что-то жить. Мать ни в какую не собиралась возвращаться в больницу медсестрой, и взяв из денег, вырученных от продажи машины, значительную часть, окончила дорогие престижные курсы косметолога, после чего устроилась в хороший салон красоты рядом с метро…