– Валик Рогов, Арсен Туган, Евгений Майков, – говорила женщина. Костя записал имена и фамилии, – этот Майков, всегда издевался над моим Виталиком, – осуждающе продолжала Тамара, – он пользовался доверчивостью Виталика, дразнил его и обижал. А теперь им всё сойдёт с рук, потому, что вы поверили, будто Виталик сам прыгнул под колёса. Где вы видели такое? Вы задумывались над этим?

Женщина хотела найти выход эмоциям, напряжение нарастало, заполняя помещение, как запах пригорелого мяса.

– Мы вас поняли, – категорично сказал майор и встал, показав нежелание продолжать беседу, – с ребятами мы поговорим, и уверяю вас, если кто-то из них причастен к смерти вашего сына, мы это узнаем.

После этого Суриков вместе с лейтенантом Гусько вышли из дому, и, пройдя через двор, вышли на улицу к машине. Бросалось в глаза убранство огорода и сада. Аккуратные лунки и подстриженный виноград, окутавший дворовую арку.

Их взору предстал сгоревший дом, остатки которого уныло стояли через дорогу. Уже два года он служил потехой для детворы. Тот самый дом, в котором прошло детство Григория Скрипача.

– А знаете, майор, дети поговаривают о призраке повешенного в этом доме, – сказал Костя, кивнув в сторону обгоревших полуразрушенных стен.

– И ты веришь? – спросил Суриков, открывая машину. Он бегло глянул в сторону развалин. Два окна с обгоревшими рамами, выходящие на улицу, походили на слишком замазанные тушью глаза, шифер, покрытый когда-то ровным слоем, теперь блистал щелями и дырами, через которые в дом попадает дождь и снег. Стоящее рядом с домом дерево частично обгорело, как забытый на сковороде окорок, и было лишено растительности со стороны, прилежащей к дому.

– Не знаю, майор, – сказал с сомнением Костя, когда они сидели в машине, – я лишь сказал, о чём говорят.

– Говорить могут что угодно, – сказал Суриков. Он завёл мотор, машина поехала. В зеркало заднего вида майор наблюдал за домом. Окна, словно глаза, старый дверной проём напоминал рот. Потресканные листы шифера, будто непричёсанная голова. Казалось, что дом наблюдал за ним, провожал взглядом и запрещал возвращаться. Дмитрий Суриков усмехнулся такой мысли и перевёл взгляд на дорогу. Он не знал и не поверил бы, что Ужас, долгое время находившийся в этом доме, начал творить зло. Виталий Божков был лишь первой жертвой.

По склону горы со стороны Румынии, мимо карпатского заповедника двигался автомобиль. Его кидало по ухабам, ехал он медленно. В багажнике новенькой мицубиси зелёного цвета лежало несколько канистр бензина, запасное колесо и дробовик, смотанный в одеяло, замаскированный под весло.

– Мы так не доедем и за неделю, – огрызнулся сидящий на пассажирском сидении худощавый мужчина, звали его Егор Джемов. Он выделялся худым, бледным лицом, резкими манерами и постоянной, непрерывной речью, льющейся из него, подобно свету лампы.

– Успокойся, Егор, – сказал водитель, здоровяк, едва умещавшийся на сидении, звали его Тимур Бараженов. Он глянул на пассажира, затем вновь на дорогу, – я сказал, что мы едем на несколько дней. Через неделю будем свободны. Момент ясен? Ты знаешь способ лучше переправить автомобиль? Тогда расскажи.

– Послушай, – огрызнулся Егор, набравшись смелости, – я не намерен рисковать, но и ты должен понять, что гробишь транспорт и тратишь время. А если нас снова засекут, что тогда?

Тимур не ответил, изучающе посмотрев на пассажира. В глазах мелькнула решительность и вражда ко всему на свете. Егор замолчал, понимая, что гиганта лучше не расстраивать. Машина вновь плавно проехала яму и выехала на бугор. Перед ними открылось огромное плато, напоминавшее горбатые песчаные дюны. Зелёные холмы, скрашенные солнцем, отливали синевой утреннего тумана. Впереди был лес, конца которому не было видно.