Сказы Мордовского Леса Алексей Лесь

В одной деревне, но не в нашей, далеко от города, жили два брата. Давным-давно, много лет назад…

Так вот, одного брата звали Кежай, а другого – Пятай. Кто из них был старший, а кто младший – никто не помнит.

Пока Кежай и Пятай молодыми были – сильно дружили, а как женились – решили рядом жить, соседствовать. Но год за годом стали они разлаживаться. Нехорошо это для родных-то братьев, да деваться некуда. Один брат, Кежай, богатеть начал, жена его Цеца, родила ему трех красавцев сыновей. А другой брат, Пятай, никак окрепнуть не мог: жена Акуля детей ему не принесла, а одному дом поднимать год от года все тяжелей и тяжелей было.

Так дожили они почти до самой старости. Кежай своей семьёй жил и с братом знаться не хотел. Пятай силы терял, и как они с Акулей не старались, но дом их все больше в землю врастал, уже и на крыше березки проросли. Яблоньки в саду высохли. Хлев покосился, и только один старый конь там жил, да сквозняк гулял. Конь на сквозняк хвостом махал, словно крестом себя охаживал – вверх-вниз, вправо-влево, вверх-вниз, вправо-влево. Этим, наверное, и спасался.

***

Вот, пришла новая весна. Вывел Пятай коня в поле, воткнул палку-соху в землю, плуг-то тогда даже не у всякого богача был… Вот, воткнул, значит, Пятай соху, а конь стоит, не идёт. Пятай вожжами его стегает, а конь только хвостом открещивается, но двинуться не может – нет сил у старого коня.

Промучился Пятай с конём до вечера и пришёл домой чёрный от горя. Сел за пустой стол и говорит жене:

– Пропадём, Акуля, мы с тобой в этом году. Обессилел наш конь, не могу я поле вспахать и засеять… Осталось мне только трубку курить, а тебе табак нюхать…

– А ты к брату своему сходи, к Кежаю, – говорит Акуля. – Ты много лет ничего не просил у него. Неужели он родному брату не поможет?

На следующее утро пошёл Пятай к брату. Тот его во дворе принял, кислым квасом напоил, а в дом не повёл. Стал Пятай его о помощи просить, а Кежай морщится, не хочет брату помогать. Вернулся Пятай домой – только слезы в бороде принёс.

– Эх, Акуля, не хочет Кежай знаться со мной бедняком, – говорит жене. – Сказал, мол, отдай мне своё поле, я тогда вас буду квасом поить. А с его кислого квасу сытости нет – только живот пучит… Не будет помогать нам Кежай.

И решила тогда Акуля по-своему дело выправить.

***

В те времена в каждой деревне жил знахарь или знахарка. Да и сейчас, бывает, живут, только знать надо – кто… Такой знахарь многое ведает, где травы какие полезные, где вода живая, когда дождь будет и какой урожай случится. Всю деревню на себе держит – то человека вылечит, то из скотины хворь выдует. Но и боялись люди такого знахаря тоже. Тот, кто беду отводит, может беду и наслать. Да, и что нужно знахарю за его работу – не всякий поймёт. У кого золото просит, у кого лишь одно яблочко, кому сам даст горсть медяков, а кого сразу с порога прогонит. Да… боялись таких…

Вот, пошла Акуля к такому знахарю, колдуну… Как его звали не скажу… Повела к нему коня – вдруг колдун слово какое скажет, травки или настоя даст, и у коня опять силы появятся землю пахать.

Приходит к колдуну, а тот на коня даже не сморит. Говорит:

– Глупая баба, старый конь – не больной. Я от болезни вылечить смогу, а от старости нет. Молодость вернуть нельзя.

– Что же делать нам, атя*? Ведь умру я с мужем своим от голода, – взмолилась Акуля. [*атя – в мордовской культуре: дед, старейшина, уважаемый мужчина, хозяин – прим. авт.]

Ещё больше хмурится колдун, да носом сопит.

– Ладно, помогу я тебе, – говорит. – Дай свой платок.

Дала баба ему платок свой, а сама дрожит от страха. Знахарь платок взял, разжёг пучок травы и над дымом платком помахал, к лицу своему поднёс и зашептал что-то.

– Забирай свой платок, Акуля, да на голову его больше не надевай и в церковь его не носи. А что делать дальше я тебя научу…

Вернулась Акуля домой простоволосая и говорит удивлённому мужу:

– Езжай завтра в лес, что за дальним оврагом. Езжай кривой дорогой, той, вдоль которой синие цветы и нет жёлтых. По сторонам не смотри и с телеги не слезай. В середине леса найдёшь дуб, в дубе – дупло, а в дупле – совиное гнездо. Возьми в гнезде яйцо, которое в руку ляжет, заверни в мой платок и привези то яйцо мне…

– Так зачем тебе совиное яйцо, Акуля? – оторопел Пятай. – Скоро утки прилетят, я тебе утиных добуду.

– Делай, что сказала! Из того совиного яйца я нам помощника выведу. Куйгорожа!

Махнул рукой Пятай, подумал, что ума лишилась старуха от свалившейся беды. Всю ночь не спал, думал, что делать…

***

Но на утро запряг Пятай старого коня, сел в телегу и поехал в лес за дальний овраг.

Видит – ведут в лес три дороги, одна прямо заходит – широкая, наезженная; вторая – молодой травой поросла, петляет от пенька к кустику, от кустика к деревцу, словно змея ползёт; и третья такая же, только вдоль второй цветы белые да жёлтые, а вдоль третьей – сплошь синие. Подивился Пятай, вспомнил слова своей старухи и повернул на третью дорогу.

Чем глубже в лес Пятай едет, тем темнее лес становится. Уже ветки за шапку цепляют, и дороги почти не видно. Испугался Пятай, что заблудится совсем, перекрестился со страху. Вдруг видит – свет впереди, поехал туда, а там поляна широкая и лес кончается. Между стволами деревню видать – совсем рядом. Пожал плечами Пятай и поехал домой. А сзади из глубины леса сова закричала, словно смеётся над ним.

Приехал. Вышла к нему Акуля.

– Возьми назад платок, Акуля. Нет в том лесу никакого дуба. Только осины и орешник. Не нашёл я тебе яйца.

Но не оставила баба Пятая. Заставила рассказать все до малейшей подробности и, как была, побежала к знахарю.

– Вот, атя, как все вышло, но не нашёл мой старик дуба с совиным гнездом.

Засмеялся колдун:

– Да кто ж в таком лесу крестится?! Скажи своему Пятаю, чтоб не крестился, а то вовсе не вернётся в следующий раз.

Строго-настрого наказала Акуля Пятаю на следующий день не креститься в лесу. Опять почти не спал Пятай. Страшился он старухиной затеи. Но на утро снова отправился в тот лес.

***

Как въехал в лес, Пятай руки себе вожжами связал, чтоб не креститься и не убежать. Так и ехал. Темно, дико, даже мошкара вокруг не летает… И тут кусты расступились. Смотрит Пятай, стоит его телега на серой поляне, небо сверху ветками закрыто, а на земле трава сухая нехоженая. Посередине поляны стоит дубовый столб, старый, чёрный, весь мхом зарос и только бородатое лицо наверху столба вырезанное – чистое. А вместо рта на том лице – дыра тёмная.

Фыркает конь, назад пятится. Тут из рта-дыры змеиная голова как выскочит! И шипит… Отпрянул конь, заржал отчаянно и начал хвостом махать вверх-вниз, вправо-влево, вверх-вниз, вправо-влево… Страшно захохотала сова над головой, помутилось в глазах у Пятая, упал он в телегу и не заметил как у себя во дворе оказался.

Завела Акуля мужа в дом. Спрашивает, что было, а он молчит. Только раскурил трубку – да стучит по зубам его трубка. Побежала Акуля по соседям, вымолила позы* полкувшина, да давай отпаивать старика. Захмелел немного Пятай и рассказал все как было, только про путь домой ничего не рассказал, потому что не помнил. [*поза – мордовский хмельной квас, сладкое пиво, слабоалкогольный напиток – прим. авт.]

Хоть вечер поздний, а пошла Акуля к знахарю опять. И никто не видит, как она туда идёт, словно что-то людям глаза отводит. Только собаки скулят.

Знахарь сердитый, по двору своему с зажжённой веткой кругами скачет, клекочет да каркает, Акулю на двор пускать не хочет.

– Говорил я тебе креститься нельзя! Говорил я тебе креститься нельзя! Зачем такого коня держите? Отдайте этого коня татарам!

Взмолилась Акуля:

– Да как же мы без коня?! Сразу помрём. Ты скажи, атя, что нам делать теперь? Как Куйгорожа добыть?

Успокоился колдун, подошёл к старухе близко-близко, так близко, что его борода её носа коснулась. Замерла Акуля ни жива, ни мертва, пошевелиться боится.

– Вот что, баба. Завтра последний раз твой мужик за яйцом может съездить. Если снова он или его конь крест явят, то ни он, ни ваш конь живыми из леса не выйдут. Если мужик с телеги на землю ступит – тоже добра не видать. Поняла? Если же сделает всё как надо – привезёт тебе яйцо и сам здоровым будет. Иди домой.

Пришла Акуля домой, сама как ведьма. Начала мужа учить-стращать так, что весь хмель из него вышел. Опять не спал Пятай. Еле дождался утра.

***

Подъехал Пятай к лесу и перво-наперво туго привязал коню хвост к подпруге. Дёргает конь хвостом, а махнуть не может.

Потом связал Пятай руки себе вожжами и поехал в лес в третий раз. Как сомкнулись деревья над головой – только трубку свою крепче зубами сжал.

Выехал на знакомую серую поляну. Торчит на месте чёрный столб. Конь пятится. Пятай вожжи натянул, заставил коня стоять. Выползла изо рта истукана змея, шипит, а конь стоит, и Пятай бледный не шевелится. Обернулась змея вокруг головы истукана и стала стекать кругами вниз, как лента свинцовая. Раз круг, два круг, три… И исчезла змея в земле. Закричала вверху сова трижды, да так громко и страшно, что заплакал Пятай. Задрожала земля, застонал истукан, и вдруг начал толстеть и расти вверх. Мох на нем стал лопаться, с боков то тут, то там метнулись ветки черные, узловатые. Раздались ветки вширь и покрылись густой листвою. И, вот, стоит перед Пятаем огромный древний дуб, лицо бородатое в нем еле-еле в бугристой коре угадывается, а там, где рот был – дупло большое.