Уезжала Саша из Варкинска с надеждой вернуться снова.

– Мам, это я, – прошептала она с порога, вернувшись домой. Никто – ни на кухне, ни в комнатах, ни тем более в ванной – не мог бы её расслышать, но как-то было принято в их семье говорить, чтобы сказать, а не чтобы оказаться услышанным.

Судя по звукам, мама была на кухне, а папа в ванной – жужжала электробритва. Саша прошла в свою комнату. Вернее, теперь уже не полностью свою. Она делила её с бабушкой. Ульяна Васильевна сидела у окна, и казалось, что за день она не шевельнулась ни разу. Однако, услышав, что открывается дверь, пожилая женщина обернулась. Саша ожидала привычного вопроса, но сегодня он прозвучал по-другому. Похоже, но не так.

– Кто ты, девочка?

От неожиданности и недавних воспоминаний Саша ответила и едва не заплакала:

– Я твоя внучка, Сашенька…

Бабушка улыбнулась и посмотрела с прищуром. Её взгляд будто говорил: ответ засчитан.

Бывали дни, когда бабушка часами напролёт сидела у окна, не откликаясь, и только короткими движениями головы отказывалась от предложенного обеда или ужина. Саша приносила ей кусочек яблока или очищенный банан, но спустя пятнадцать минут вынимала их из ладони Ульяны Васильевны, не попробовавшей фруктов и даже не заметившей, что четверть часа просидела с каким-то предметом в руке. В иной день бабушка вдруг пробуждалось от забытья. Нет, она не становилась общительной или чрезмерно подвижной, но проявляла несколько больше интереса к происходящему и охотно соглашалась поесть. Вскоре семья Слитных привыкла к пищевому режиму пожилой родственницы и перестала пытаться накормить ее насильно, зная, что будет время, когда она непременно наверстает все пропущенные приёмы пищи.

В туалет бабушка ходила сама, отказываясь от предложенных подгузников. Сама же – лишь с небольшой помощью дочери и внучки – она соблюдала личную гигиену, всегда была опрятно одета, в Сашиной комнате пахло душистыми кремами – для рук и для лица, влажными салфетками и немного нафталином – от мрачных бабушкиных кофт. Лекарства хранились на кухне, и запах до комнаты не добирался. Вероятно, простому человеку, заглянувшему с улицы, стало бы понятно, что в квартире проживает пожилой человек, но Саша в связи с этим не чувствовала ни сложностей, ни экстренных перемен. Она покорно и даже с радостью делила с бабушкой комнату. Тихая старушка у окна не мешала ей работать и даже иногда неожиданно помогала.

Проверяя текст, Саша нередко читала его вслух.

– «Розовый цвет в этом сезоне идеально сочетывается…» Слово какое-то странное «сочетывается»… Есть такое или нет?

И ведь чувствует, что произносит что-то неправильное, но никак не может вспомнить действительно существующее слово. Надо, вероятно, прерваться, выпить чаю и вернуться к тексту на свежую голову.

– Сочетывается, – бормочет Саша, – розовый цвет идеально сочетывается…

– Сочетается, – вдруг хрипло бросит бабушка от окна и снова впадет в забытьё, будто ничего и не произносила.

– «Сочетается»! Точно! – повторит Саша и рассмеётся: бывают же у мозга взбрыки! Автор статьи написал странное слово, а читатель воспринимает как должное. Саша припомнила, как ещё в школе, абсолютно уверенная в своей правоте, вдруг подсказала соседке по парте, что «цыпленок» пишется через «е» – «цепленок», и тоже что-то показалось странным, но ведь через «и» ещё страннее! Не «циплёнок» же! А буква «ы» вылетела из головы подчистую, будто никогда Саша такой буквы и не слышала!

Так что вмешательство внезапного помощника не бывало лишним.

Несколько расстраивало Сашу поведение родителей. Они вели себя так, словно пытались вписать в свою псевдофранцузскую жизнь нового персонажа и никак не могли понять, как эту бабку из Варкинска офранцузить. Они странно выражались – ещё более витиевато и выспренно, чем обычно. Пытались угождать, а мама и вовсе стала разыгрывать из себя маленькую девочку: