– Привет, мамуля, это я, твоя доченька, пришла!

Бабушка реагировала вяло, порой игнорировала эти пояснения, а иногда сухо и неприветливо выдавливала из себя:

– Вижу.

– Мамочка, хочешь, мы вечером посмотрим кино? Твою любимую «Свадьбу в Малиновке»! Сядем в обнимку, как в детстве, засидимся за полночь, а если не хочешь кино, то я могу тебе почитать новую главу из своего романа, хочешь?

Бабушка не реагировала либо отрицательно качала головой, но Юлия всё равно приносила свой ноутбук в Сашину комнату и начинала читать.

– Мам, я работаю, мне нужно сосредоточиться, – тихо и робко замечала Саша.

– Я же не тебе читаю, а бабушке, – так же тихо возражала Юлия и продолжала читать: негромко и монотонно. Бабушка клевала носом. Для Саши в конце концов текст, который она редактировала, сливался с тем, который озвучивала Юлия. В итоге Саше против воли приходилось прерываться. Она выходила на кухню, ставила чайник, на неё недобро поглядывал отец, пока в какой-то момент не начинал воспитательную беседу:

– Наша маленькая Саша́ά, – говорил он, – Жюли – перспективная писательница. Ей обязательно нужно кому-нибудь читать свои произведения, тем более сейчас, когда она снова обрела мать! Совет родного человека не будет для неё лишним. Поэтому старайся входить в положение и не мешай маме! В романе у нее сейчас самая кулимация!

– Кульминация, – поправляла Саша, хотя знала, что и впредь отец будет коверкать термин. Саша кивала на все отцовы замечания, наливала себе чаю и терпеливо ждала на кухне, пока мама дочитает до конца главы или иного места, где ей казалось логичным остановиться.

«Почитать родному человеку, – горько усмехалась Саша, – это, конечно, хорошо, но почему-то мне – человеку с образованием – мама никогда своих романов не читает. Неужели опасается критики?»

Насчёт отца всё понятно: он никогда и в грош не ставил то, чем занимается Саша. Подойдёт, через плечо глянет, спросит:

– А вот это слово ты почему зачеркнула?

– Видишь, папа, тут написано «поднимается вверх»? Это – плеоназм. Подниматься можно только вверх, а падать – только вниз. Уточнения не требуются.

Виктор, если бывал трезвым, только кивал, но случись ему выпить, он затевал долгие споры на тему: «Говорить можно и нужно так, как всякому хочется».

– Говорить – да, а писать надо грамотно, – спорила Саша, понимая, что обсуждение бессмысленно.

– И писать можно, как хочется. А то ходят кругом всякие занозы с красным карандашом, вроде тебя! Указывают! Черкают! Ерундой занимаются!

Выйдет из комнаты, а Саша после его слов читает текст ещё более тщательно, чтобы сделать свой труд хоть немного весомее.

К сожалению, Виктору не требовалось много алкоголя, чтобы серьёзно поменяться. Агрессивным он не был никогда, но бокал коньяка мог вызвать в нём три настроения, одинаково Саше неприятных: уже однажды упомянутую игривость и весёлость, или стремление оспаривать даже то, что не вызывает сомнений, или удушливую слезливость и сентиментальность. Спорил он ожесточённо, хоть и тихо, доказывая, что Земля – плоская, сажа – белая, а соль – сладкая. И спорил только потому, что так ему сейчас хотелось. Напомнишь наутро его же собственную вчерашнюю точку зрения – он от неё открестится и с самым невинным видом заверит, что подобного никогда не говорил и не считал. Ещё грустнее было от того, что спор обычно не подкреплялся аргументами. Чаще Виктор Владимирович просто повторял с монотонной интонацией одну и ту же фразу на все доводы оппонента:

– А я считаю что, ты не прав.

Он не кричал, не пускал в ход кулаки, но тем не менее мало-помалу все приятели отказались вести с ним беседы и выпивать.