– Какая деревенька? Дача на 6 соток, а душа одна, и та моя.
– Ладно, – вздохнул поэт. – Жаль мне Вас, Дмитрий, хоть и стоило бы проучить хорошенько. Так и быть, живите со своей Натальей. Только деньги Николаю Сергеевичу верните. Если брать не будет – хоть на паперти нищим раздайте. Ах да… с этим сейчас плохо. Ладно. Купите ценных бумаг – это нынче всё равно, что выкинуть. И помните – доброго моего имени больше не марайте. Да и с остальными классиками поаккуратнее. Среди нас и не такие отходчивые как я встречаются. А теперь спа-а-а-а-ать!
…В 6:30 по звуку будильника Димон раскрыл глаза.
– Ой, ну приснится же такое!
Но радость от нежданного богатства в душе всё равно померкла, да и семнадцать бумажек по пять тысяч и две по одной, несмотря на раннюю безветренную июньскую жару, почему-то не лежали на тумбочке, как вчера, а были в беспорядке раскиданы по всей комнате.
– Неужели было? Или почудилось? Как хорошо, что Наташке сказать не успел, с облегчением вспомнил он. Хоть бы знак какой увидеть – было – не было?
За окном, на ярко подсвеченной летним солнцем глухой стене соседнего торгового центра невозможно было не заметить выделяющийся неброскими цветами осеннего леса среди иностранных (или притворяющихся иностранными) брендов обуви и косметики билборд «Трёхдневные туры Москва – Большое Болдино. Путешествия по пушкинским местам».
Пушкин ушёл к другой
Виктория Сосновских
Юность, помноженная на весну, – пора прекрасная и одновременно безрассудная. Это подтвердит каждый, кто прожил на земле не менее четверти века. И даже приведёт доказательства, состоящие большей частью из засушенных между страниц своей жизни сердечных заноз, а возможно, даже осколков.
В моём четырёхтомнике (детство, юность, молодость, зрелость) тоже найдётся немало таких трофеев. А уж второй том полон историй, которые охотно подтвердят: юность – это время самых ярких впечатлений, смелых планов и несбыточных надежд.
Это вторая и очень важная ступенька опыта. Через неё порой хочется перемахнуть на скаку. Но такой акробатический этюд заканчивается разбитым лбом. Ну или сердцем. Эта история будет посвящена первой разновидности травмы.
Перенесёмся ненадолго в прошлый век. Кто-то сделает это с удовольствием (ностальгию никто не отменял). Кто-то со вздохом. И, возможно, на этом всё и закончится. Но я продолжу для тех, кого не пугает и не разочаровывает слово «девяностые».
Итак, шла весна 1999 года. Май. Мне недавно исполнилось семнадцать. Время, когда тело сидит за партой, а мысли находятся за окном. Когда учитель обнаруживает, что ты его уже не слышишь, и делает замечание твоей легкомысленности. Когда солнце с особенным жаром и старательностью пробивается сквозь оконное стекло, и ты радуешься, что сидишь на среднем ряду, потому что не нужно закрывать лицо тетрадкой. Но в это же время сама природа отвечает твоей юности свежестью изумрудной зелени, едва пробившейся через земляную корку и жёсткие почки деревьев. Это единство и взаимопонимание с природой не дают тебе ни единого шанса остаться дома тёплым субботним вечером. Тем самым вечером, когда следует взять себя в руки и сесть за письменный стол…
В старших классах я полюбила писать сочинения и делала это вполне успешно. Учительница была мной довольна. Часто зачитывала мои творческие размышления перед одноклассниками. И однажды попросила меня совсем немного потрудиться – просто переписать уже готовое моё сочинение по «Капитанской дочке» Пушкина, чтобы отправить его на конкурс. Для этого мне был дан тёплый майский вечер. Разве это справедливо?!
Напомню, что мне семнадцать. И я с замиранием сердца жду знакомый рёв мотоцикла за окном. Я не слышала его ровно две недели. Потому что обладатель железного коня – студент, и уже целый учебный год мы можем видеться с ним только два субботних вечера в месяц. Я сижу на подоконнике рядом со своим письменным столом. И уже представляю, как красиво будут развеваться мои волосы на ветру. И в этот момент в моей голове вовсе не останется места для Пушкина…