– Кто это?

Он нехотя оторвался от винной карты.

– Где?

– Вот. Темноволосый, в синем костюме, вон у того столика.

– А-а! Важная птица. Гольц, Марк Матвеевич. Правая рука одного из местных боссов. Ты должна его помнить. Он, кажется, был крестником у твоей мамы.

Это Кира помнила. И Марка она помнила. И его сестру, Катю. И тот скандал, который закатила ее маме их мамаша, полоумная Камилла Эдуардовна, когда обвинила Нелли Григорьевну в ненависти к ней и к ее мужу, Матвею Ефимовичу, и еще в черной зависти и неблагодарности и просто выгнала ее тогда из своего дома. Тогда тоже были новогодние праздники, кажется даже Рождество, и мама пошла к Гольцам, поздравить, подарить подарки крестникам. Вернулась она неожиданно быстро. Тушь растеклась под глазами, морковная помада, ее любимая, была размазана по лицу, словно она утирала рот, забыв, что накрасила губы, она странно вздрагивала плечами и как-то подозрительно хлюпала носом. Сказала, что замерзла, и что, кажется, простыла, как-то рывком поцеловала ее, Киру, и закрылась у себя в комнате. Кира поскреблась в дверь, но отец взял ее за плечи и увел на кухню.

– Она, кажется, плачет, – сказала Кира тогда. – Я только спросить хотела, может принести что-то… может, чай или…

– Не надо ничего, – ответил отец, – оставь ее. Раз она плачет – значит, ей это сейчас надо. А чай… успеет выпить еще. Ты просто завари свежий, и поставь здесь в чайничке, и укутай его получше. И конфет положи. И записку напиши.

– Какую записку?

Он улыбнулся лукаво.

– Напиши: «Милой мамуле».

– И все?

– И все.

Утром, когда Кира вышла на кухню, листок бумаги лежал у ее чашки, и на нем было штук десять отпечатков губ, накрашенных морковной помадой. И надпись шариковой ручкой: «Моей любимке».

«Вот и поговорили», – смеялся потом отец. И Кира с мамой тоже улыбались.

– Я его помню, – сказала Кира. – А что это он один? А где Катя?

Семен как-то странно хмыкнул. В этот момент Марк поравнялся с их столиком. Семен поднял руку в приветствии, Марк остановился, внимательно взглянул на Киру.

«Кажется, и он меня узнал», – мелькнуло у нее.

– Я вас где-то уже видел, – произнес он, протягивая ей руку.

Она подала свою, он вежливо коснулся ее пальцев.

– Я Кира. Кира Лебнитц. Если помните, конечно.

Он нахмурился, потом лицо просветлело.

– Вы – дочь тети Нели. Конечно, я вас помню. Какими судьбами? Вы позволите?

Он указал на стул. Семен согласно закивал головой.

– Конечно, конечно. Прошу. Я тогда отойду ненадолго. Кира, сейчас вино принесут, я отлучусь, если ты не против.

Она улыбнулась. Семен исчез за свисающими над входом лентами, Кира проводила его взглядом и повернулась к Марку.

– Как поживаете, Марк? Как Катя?

И вдруг, поддавшись злому порыву, выпалила:

– Как Нагмани? Нашли?

Он помрачнел.

– Нет.

– Как же так? Все детство искали! – уколола она его снова.

Он поджал губы, и что-то нехорошее мелькнуло в его взгляде, но он быстро взял себя в руки, заулыбался дружелюбно.

– Да разве мы искали? Так ползали везде, где могли протиснуться. Только одежду рвали об щепки да гвозди. Мы же не понимали толком, что ищем. Маленькие были. Я уже думал, что может и не было никакого Нагмани, может, родителей просто обманули.

– А его и не было, – отрезала Кира, – только не родителей обманули, а это они вас обманывали. Сказки вам рассказывали, чтобы вы под ногами не мешались.

Он покачал головой.

– А зачем им это? Мы, кажется, не досаждали им совсем.

– Катерина – да, а вот вы, Марк Матвеевич, бесили их до белых глаз. Капризны были, заносчивы, истерики закатывали, все время чего-то требовали. Вот вас и отправляли сокровища искать. Пока вы их искали, вы мать с отцом не доставали, а наползавшись, уставали и сил бузить уже не имели.