– Да уж смекнула, не дура. Вопрос: как теперь выпутываться.

– Да никак, – голос парня стал глуше, протяжнее, – если дала слово ему, назад пути нет, придется выполнить, иначе…

– Что?

– Проклятие, на весь род, а это куда хуже.

Девочка вздохнула, слегка подалась вперед и шепнула еле слышно:

– А ты знаешь, что он попросит?

– Знаю. Ему всегда нужно только одно. Но тебе не стоит слышать об этом, до поры.

– Мамочки. Ты меня пугаешь.

Собеседник хохотнул:

– Монстра лесного не устрашилась, а меня…

– Там не до страху было.

– Эт точно. Ну что ж, – хозяин решительно поднялся со скамьи, – если вопросов больше нет…

– Есть.

– Глаголь.

– Ты же – не человек, как и он. Кто вы друг другу?

– Нуу… – блондинистый юноша подошел к бадье с питьевой водой и провел ладонью сверху. Крупная, жемчужно опалесцирующая капля воды, размером с кулак, оторвалась от бликующей глади и зависла в воздухе. – Я, гм… как бы доходчивее… воплощение, дух этой стихии, местного масштаба. В любом лесу есть во́ды: родники, ручьи, речушки, небольшие озерца, болота, наконец, вот это все – моя вотчина, во влаге этих мест я полный хозяин, но только там. Ну а чаща… ты уже поняла, кто там правит. А поскольку во́ды эти – часть леса, в этой паре Ззогн – главный. Я как бы его, м-м… пасынок.

– Как так? Он же… от него мурашки по коже, с ним что-то не так, это даже мне понятно. А ты… ты – тоже?

– Ну, спасибо за оценку. Вода всегда чистая, усвой. А вот леса всякие бывают, этот, например, он другой… ты не поймешь.

– А ты не пробовал бороться, изменить это?

Водим хихикнул, хотя в глазах плескалась тоска:

– Дурашка. Эта система в равновесии. Да и не в моих силах лезть в чужую епархию, как и не в его власти вмешиваться в мои дела. Мы – как вода и масло, не смешиваемся и не подконтрольны друг другу, но моя стихия течет на его территории, увы.

– И что теперь?

В который раз юноша лучисто улыбнулся:

– А вот созреешь – поговорим.

– Чего?

Собеседник вдруг подался вперед и цепко поймал взгляд девочки, да так, что ей не по себе стало:

– Я вижу в тебе то, чего не заметил мой отчим (не до того ему было). Ты – особенная, то зерно, из которого, ежели так сложится, вырастет дикая роза… усеянная шипами, опасный цветочек… Я многое могу поведать тебе, подсказать, направить… Но это будет только в том случае, если ты изменишься, в нужную сторону. Время покажет. Ну а когда ты… почувствуешь нечто – зови. На этот случай держи это, – он протянул девушке серебряную фигурку рыбки, слегка напоминающую блесну, – когда придет время, сожми ее в ладони, над водой и призови меня.

– Спасибо.

– Ну а теперь пора. Родители твои, поди, все на нервах. Идем, укажу путь в деревню…

2.

«Ох, боженьки… Ну и денек выдался, самый тяжелый в жизни, однозначно», – Катя окинула усталым взглядом спальню, сладко потянулась в постели и подтянула край одеяла под самый подбородок. – «Как же хорошо дома! А родители, бабушка, извелись все, бедненькие».

Слава Богу, что все позади.

Позади? Измочаленный морально и физически, переживший полнейшую чертовщину ребенок действительно верил в это.

Странно устроен человек. Порой, очень редко, он встречается с чем-то запредельным, несовместимым с реальностью и поэтому пугающим десятикратно. И конечно, он верит собственным глазам, слуху, принимает потустороннее, как факт, поскольку понимает вдруг простую истину: то, чего в принципе не может быть и то, что не имеет права на существование – не одно и то же. Тут речь не о мировоззрении, а о выживании. Но вот что удивительно: стоит везунчику удачно пережить это и вернуться в до дрожи родные домашние условия, к теплому очагу и любящим людям, тут же все переворачивается с ног на голову. То, что казалось ужасающим до изморози в сердце, неправильным, невозможным, но реальным, вдруг стремительно тускнеет, отдаляется, вытесняется в подсознание, а со временем (если повезет) и вовсе забывается, воспринимается, как один из череды ночных кошмаров. Такова природа мозга человеческого, подобная реакция – не трусость, а самозащита сознания.