Сказки для взрослых. И не только… Максим Смирнов

Дмитрий, щеголевато одетый мужчина средних лет в бежевом пальто, синем шарфе и желтых ботинках, вылез из ярко-синего джипа, живо взбежал по ступеням и зашёл внутрь. Окинул взглядом толпу внутри и заметно погрустнел. В это субботнее утро народу в банке, казалось, было больше, чем в будни. Взял талончик – перед ним было десять человек. Вздохнул и сел на единственное свободное место, достал телефон, надел очки и углубился в чтение.

Оглядел ожидающих и вдруг вздрогнул, ощутив дежа вю: как будто он уже сидел так в банке, и тоже была куча народа, и тоже все сидели в телефонах… Стоп – не в телефонах: читали газеты и книги. Значит, это было давно. Когда же? И где?

И тут вспомнил. В конце девяностых поехал в банк – снять деньги для покупки квартиры. Недавно прошёл кризис, его банк, к счастью, устоял. Надо же, давно не вспоминал об этом…

* * *

Дверь открылась, и в проеме показалась чёрная борсетка. Её держала массивная рука с печаткой на пальце. Серый спортивный костюм и кроссовки гармонировали с массивной золотой цепью на шее у коротко стриженного вошедшего с незапоминающимся лицом, созданным, казалось, несколькими простыми штрихами. Он негромко спросил сиплым голосом:

– Кто крайний? – и пара золотых зубов сверкнули во рту.

Дмитрий поднял руку:

– Я.

Вошедший кивнул и плюхнулся на освободившееся место рядом. Покосился на его книгу:

– Что читаешь, братан?

– Мураками… Японец такой.

– Да вижу, что не Иванов. А я вот тоже люблю читать, – открыл молнию борсетки и вытащил потрёпанную книгу в мягкой обложке.

Дмитрий едва заметно поморщился. Сосед тронул его за рукав:

– А ты не морщись, братан. Каждому своё, правда? Если ты Чехова не любишь, это же не значит, что он плох. До чего же правдиво пишет, вот каждому слову веришь… – он раскрыл книгу и стал сосредоточенно читать.

Дмитрий от удивления поднял брови и какое-то время сидел, задумавшись.

Прошло минут сорок ожидания, наконец, подошла его очередь. Вскочил, выронив книгу на пол. Потянулся за ней, из другой руки заструился, как удав, на пол шарф.

– Да что такое, – проговорил с досадой. Сосед с готовностью отозвался:

– А ты не спеши, братан. Успеешь.

Дмитрий подошёл к окошку, протянул паспорт:

– Здравствуйте. Хочу снять деньги со вклада.

– Сколько хотите снять? – громко и строго спросила операционистка в очках и вязаной кофте неопределённого цвета.

Он покосился куда-то назад:

– Давайте я напишу… Вот, – и протянул листок.

– Сколько? – переспросили очки, – Миллион?

– Тише, вы чего кричите?

– Я не кричу, это у меня голос такой. Так миллион?

– Да, – вытер платком пот со лба.

– А вы заказывали?

– Нет… Как-то не подумал.

Кофта наклонилась в сторону соседнего отсека:

– Зин, у тебя миллион в кассе будет?

– Не заказывали? Сейчас, – отозвалась соседняя кофта, – Да, есть.

– О, Господи… Да зачем так кричать?

– Вот здесь подписывайте.

Не считая, запихал пачки в портфель и выскочил на улицу, подошёл к своим «жигулям». Крутя головой по сторонам, долго не мог попасть ключом в отверстие замка. Наконец, сел и захлопнул дверь. Подумал: надо было точно взять с собой кого-то из друзей, ну что за самонадеянность! Время-то какое… И сумма большая, а уж для того времени…

Стал заводить машину, но, кроме беспомощного тарахтения, которое становилось короче с каждой новой попыткой, ничего не происходило. «Неужели аккумулятор? Именно сейчас??? Да чтоб его!»…

Кто-то постучал в стекло. У машины стоял старый знакомый с золотым зубом, а за его спиной заметил чёрный «Мерседес» с открытой дверью.

– Что, братан, не заводится? За аккумулятором нужно следить… Ну, залезай.

– За… Зачем залезать?

– Да не переживай, залезай.

Хотелось закричать, побежать. Но ставшие как будто чужими ноги высадили его из своей машины и посадили в «Мерседес».

– Вот и молодец. Тебе для чего деньги-то?

– Ква… Квартиру покупаю.

– Ясно. А куда ехать?

– С… Садовое. На углу с Цветным бульваром.

– Поехали…

Плечи поникли, машина рванула. Ехали быстро; сначала в тишине, только рёв мотора и свист шин на поворотах. Пару раз заметил, что проехали на красный свет, но это казалось уже не важным: возникло такое ощущение, что это происходило с кем-то другим. Вдруг из динамиков зазвучал симфонический оркестр. Мужчина с цепью обернулся с переднего сидения:

– Братан, ты не против Чайковского? Зацени, красивое место, сейчас духовые вступят…

Дмитрий замотал головой, не в состоянии произнести ни звука.

Через некоторое время машина остановилась. Новый знакомый протянул гигантскую ладонь с набитыми костяшками и сказал:

– Ну, вот и приехали. Вон там твой банк. Но ты поосторожнее, что ли, братан. Мало ли какие люди встретятся. Ну, бывай.

Машина уехала, проехав перекрёсток на красный прямо перед стоящим гаишником; тот от удивления даже не засвистел. Дмитрий всё смотрел вслед машине, теребя платок и вытирая пот со лба.

* * *

Как сквозь сон, донеслось:

– У кого талон «А девяносто семь»? Ваша очередь.

Дмитрий посмотрел на свой талончик и пошёл к окошку.

Доколе же купечество московское дрыхнуть будет в лучшее время дня, вместо того чтобы употреблять его для занятий приятных и полезных, к примеру, читать или науки постигать? Сказал я об этом опять батюшке, и не услышал в ответ ничего. Разумного ничего, ибо нельзя принимать всерьёз слова его о том, что так де заведено, а у нас, купцов, и подавно, и что чтить традиции предков – наша наипервейшая обязанность и успеха залог. А я ещё, наивный, ему в пример записки графа Ф. приводил из его поездки по Гиспании: дескать, там этот сон послеобеденный, сиеста по-ихнему, не блажь, а жизненная необходимость есть, ибо жара днём такая, что не то что работать – из дому выйти возможности нет. А у нас? На дворе июнь, и то вовсе не так жарко, чтобы храпеть до ужина, тем более в нашем новом каменном доме, который батюшка в прошлом году только достроил. А большая часть года так и вовсе, считай, зима; день и так короток, так ещё и транжирить его на бесполезный сон, коего зимой и так с лишком.

Сегодня вот опять – пообедали, и спать. Батюшка даже попенять мне изволил, что не сплю – да не могу я больше, нет моих сил! Хорошо, он сам так крепко почивает, что могу почитать без помех и даже из дому отлучиться. Слуги бы не выдали, да вроде и сами тоже дрыхнут.

День-то какой! Раздвинул плотные шторы, и радостное солнце как будто в душу заглянуло. И как раз новый нумер «Русского вестника» вышел – спасибо Стёпке, сыну соседа-аптекаря, достаёт где-то для меня. Я уж на эти журналы почти все свои невеликие сбережения извёл – да что поделаешь, коли так интересно господин Достоевский излагает про этих братьев Карамазовых…

Пойду, пожалуй, пройдусь, и где-нибудь, да хоть и на бульваре, почитаю…

Приоткрыл дверь комнаты – слышен батюшкин храп из родительских покоев. Дверь скрипнула – надо будет Тришке велеть смазать петли… Мой уход никто не заметил – наверное, и слуги действительно тоже улеглись. Как же хорошо! Солнышко, небо ясное, птичье пение… Соседская собака только вот некстати появилась, надо обойти ворота – чтобы ещё и эти брюки не погрызла, вот же сволочь… Закрыл глаза, вдохнул воздух, свежий, почти сладкий, с запахом опилок из мастерской и конского навоза… И опять в эту лужу чуть не по колено вступил – да когда уже у нас тоже дороги начнут мостить, а? Ну да ладно, переживу. Невозможно такой мелочью испортить радость от прогулки и предвкушения удовольствия от чтения. Пошёл дальше, побрёл по переулкам наугад. Вид моего мокрого и грязного ботинка, о котором я давно забыл, заставлял проходящих мимо кого смеяться, как этих двух студентов, кого хихикать, как эту молоденькую гимназистку с няней. Ну и ладно, мне всё равно.

Проходя мимо богатого дома с обширным двором и львами на входе, я остановился. Надо же, из стоявшей рядом подводы мужики разгружали… картины, обёрнутые материей. Но я разглядел, с одной ткань упала, обнаружился какой-то… пейзаж, кажется, так это называется. Красота! Вот ведь дал Бог людям талант!

Из дома выглянул человек в форме, похожей на военную, крикнул мужикам:

– Эй, что там у вас? – я уловил акцент на согласных, как у немцев, с которыми как-то столкнулся в кабаке.

– Так это, Генрих Фёдорыч, картины.

– Опять? – тот выпучил глаза и скрылся.

Я постоял ещё, но другие картины были упакованы хорошо, и больше ничего не увидел. Я уже двинулся дальше, но вдруг будто обжёгся от взгляда недобрых узких глаз, еле видных между бородой и картузом, натянутым чуть не на нос. В это время мужики, таскавшие картины, ушли в дом, управляющий-немец разговорился с бородатым хозяином дома, одетым в щегольский тёмно-синий костюм, который так отличался от одежды здешних жителей. Я узнал его – это было господин Бокар, известный купец и при этом любитель искусства, как говорили, и владелец обширной коллекции русских и иностранных картин.

В это время обладатель колючих глаз, как я его нарёк мысленно, подошёл вразвалку к подводе, спокойно взял из неё широкую обёрнутую материей доску и как ни в чём ни бывало пошёл прочь. Я оглянулся, но никто, похоже, такой наглости не ожидал, а потому не заметил.